Генрих Боровик - Пролог (Часть 1)
Однако паромщик не проронил ни слова. Он изъяснялся только руками, отрывистыми, энергичными жестами. По-военному. Или как баскетбольный судья. Машины — их было четыре, — мягко приседая, въехали на паром, заполнив всю металлическую палубу. Суденышко крякнуло и с тихим вздохом погрузилось в воду вершка на два — будто из него выпустили воздух.
Был там ещё один строгий и молчаливый дядька. Тоже с сигарой во рту. Он сидел на маленьком металлическом буксирчике, который в глухом абордаже был соединен с паромом. Капитанская рубка буксира была обита потрёпанной фанерой. Чёрной краской на ней были выведены какие-то цифры и одно заборное слово, тщательно соскобленное. Зашумел мотор, и буксир потащил нас к западному берегу реки Иллинойс.
Мы вылезли из машины пофотографировать и поговорить с пассажирами парома. Но никто не последовал нашему, примеру. Всё оставались на местах и сосредоточенно глядели вперед, будто перед ними была дорога, по которой они неслись со скоростью, за которую полицейский, намусолив химический карандаш, выпишет им штраф на 25 долларов. Дядька на буксире был недосягаем для разговора. Полувоенный же паромщик, который командовал нашим въездом на судно, перешел с кормы на нос и стоял там, сосредоточенно глядя на противоположный берег и держа в руках конец тяжелой каторжной цепи. О том, что он живой человек, а не памятник миссисипскому плотоводу времен Тома Сойера и Гекльберри Финна, можно было догадаться лишь по сигаре, которая время от времени перемещалась из одного угла его рта к другому.
На дорожном атласе США «хайвеи» изображаются толстой зелёной, жёлтой или красной линией. Наша дорога № 108 была тонюсенькой голубой и замысловато извилистой. После реки Иллинойс, согласно маршрутному плану, благословленному самим господом госдепом, она переходила в такую же капиллярную дорогу № 96. По ней нам ехать до великой Миссисипи и вдоль нее, вниз по левому берегу до нового парома, который перетащит нас на правый берег.
Процедура составления маршрута для автомобильного путешествия довольно сложна. Она начинается с того, что вы раскрываете у себя на столе карту, изданную госдепом США специально для советских журналистов. Карта окрашена в два цвета: пятна белые (их больше) и пятна красные — их меньше. Впрочем, цветам верить не надо, потому что для советских корреспондентов именно территория, заштрихованная, красным, является «белым пятном»: по этим районам они не имеют права передвигаться вообще — ни пешим ходом, ни автомобилем, ни гужевым транспортом.
Двигаться можно только по белым районам. Вот и приходится вычерчивать свой маршрут так, чтобы не ступить ненароком в красный лишай. Но и по белым районам можно перемещаться, только поставив об этом в известность государственный департамент за два полных рабочих дня до начала поездки. Все повороты, все дороги — и самые жирные, и самые тощие, все места ночевок необходимо согласовать (и были своевременно согласованы мной) через работника нашего консульства в Вашингтоне с государственным департаментом Соединённых Штатов Америки.
Дорога № 96 шла вдоль самого берега Миссисипи, которая по-английски пишется через 4 «с» и 2 «п». Слева — гора, сплошь закрытая мощной зеленью, справа — развесистые деревья и за густой листвой — река. Наполненная, сильная и пустынная. Ни плота, ни парохода. Помню, еще много лет назад я очень удивился, когда прочитал у Ильфа и Петрова, что Миссисипи пустынна. Я не мог представить эту реку, о которой столько читал в детстве, пустынной. Здесь должны были ходить пароходы, сновать лодки, величаво двигаться нескончаемые плоты. И вот я уже третий раз в жизни сам подъезжаю к Миссисипи и каждый раз не могу избавиться от чувства удивления, видя ее пустынной.
Я остановил машину. Хотелось подойти к самой воде. Но между дорогой и рекой берег оказался топким, из него торчали серые трухлявые коряги, похожие на старческие руки.
Приближался вечер. Солнце с противоположной, правой стороны реки вскользь било лучами по воде и, пробивая листву прибрежных деревьев, ставило на зелени горы, поднимавшейся слева от нас, бесчисленное множество золотых клиновидных печатей.
Мы миновали десяток дощатых домиков, возле которых, как на завалинке, сидели местные фермеры или рыбаки — уж не знаю, все в когда-то голубых комбинезонах, застиранных до белизны, в клетчатых рубахах с распахнутым воротом. Сидели на легких алюминиевых стульях с сиденьями из нейлоновых полос крест-накрест, как у сапожников, выставив вперед к дороге ноги и дымящиеся трубки. Ноги и трубки торчали параллельно. Каждый сидел возле своего домика в одиночку, отдыхая после работы.
На ветвях деревьев хлопотливо готовились к ночёвке не виданные нами красные птицы. Машина медленно двигалась по утверждённому далеким госдепом маршруту — по маленькой, покрытой тем не менее превосходным асфальтом дороге № 96.
Домики были невзрачными. Из небрежно или давно побеленных серых ссохшихся досок. Окна забраны мелкими пропыленными металлическими сетками — от комаров. Те домики, что справа от нас, между дорогой и рекой, стояли на сваях, как на курьих ножках, по щиколотку вымазанных мазутом.
Въедливый и педантичный дорожный атлас. Маккэнли имел для этого десятка домиков звучное название Гамбург.
До Бечтауна, где атлас обещал нам паром, оставалось ещё миль двадцать. Мы медленно ехали, наслаждаясь уединённостью, тишиной, спокойствием, запахами реки и леса.
От молчаливого Гамбурга нас отделяло не больше пяти миль, когда с противоположной стороны холма, на который мы медленно взбирались, неожиданно выскочила навстречу длинная легковая машина с открытым верхом. Увидев нас, водитель её круто свернул вправо, на обочину, хотя на дороге оставалось достаточно места, чтобы разминуться, и остановился. Через секунду я увидел направленное в нас дуло винтовки. В нас целился парень в белой рубашке. Он стоял в машине во весь рост.
В сонном, размытом спокойствии дороги № 96 резко очерченная дырочка винтовочного дула была настолько неожиданной и странной, что мы с женой не смогли отреагировать на неё сразу должным образом.
— Кажется, нас снимают для телевидения, — сказала жена, несколько лет проработавшая на Шаболовке в Москве.
Мы всё так же медленно приближались к машине. Парень вёл винтовочную мушку за нами, не отрывая её от уровня нашего ветрового стекла.
В машине было ещё человека четыре — все молодые, лет по двадцать пять, с загорелыми лицами, в белых рубахах.
Машины сближалиеь. От винтовочного дула нас уже отделяли только четыре шага. А я всё никак не мог принять всерьёз это дуло. Всё ждал, когда компания расхохочется, и потому не спешил нажать на акселератор. Но вместо лиц смеющихся я увидел красные, напряжённые лица и глаза, которые, наверное, были не добрее, чем чёрный зрачок винтовки.
Выстрела, однако, не было.
Я нажал на педаль акселератора. «Форд» понесся по узкой дороге. Солнечные треугольные печати слева слились в сплошную золотую клинопись. Справа солнце выбивало сквозь деревья бешеную световую, морзянку.
В боковое зеркало я видел, что парень с винтовкой все продолжает «вести» нас под прицелом. Остальные что-то кричали ему, размахивая руками. Водитель быстро развернул машину и поехал за нами.
Это было похоже на классические голливудские гонки. Нас даже немного заносило на поворотах, как полагается, в таких случаях.
Но вот у подножия холма асфальт вдруг кончился. Его сменил гравий и красный песок. За нами поднялась пылевая завеса. Мы потеряли белую машину из виду. По днищу дробно били мелкие камешки. Из-под колёс взлетали и садились на ветки деревьев тяжелые красные птицы.
Проехав миль пять, мы увидели узкий, прорытый в глинистом холме поворот налево, в сторону от реки.
Новая дорога была совсем узкая, похожая на траншею — не разъехаться двум машинам. Мы решили свернуть туда, чтобы запутать неожиданных преследователей. Потом, с той же целью, еще несколько раз сворачивали то влево, то вправо, на глинистые дороги. Я уже потерял представление, как проехать к Бечтауну, к заветному парому. Спросить было не у кого — за всё время гонок и плутания мы не встретили ни одного человека. В атласе дороги, по которым мы крутились, обозначены не были.
Наконец на склоне холма показалась ферма. Это был такой же дом, какие мы видели недавно в Гамбурге. Неподалёку дощатый сарай.
Я остановил машину. Подошел к двери. В доме раздавались голоса. Постучал. Никто не ответил. Постучал ещё раз — тот же результат. Крикнул: «Есть здесь кто-нибудь?» И снова никто не отозвался. А в доме, я явственно слышал, продолжали разговаривать. Я подошел к окну, откуда разговор доносился громче. Постучал по пыльной сетке. Никакого впечатления. Постучал по раме кулаком. Ничего. А разговор всё продолжался.
