Генрих Боровик - Пролог (Окончание)
— Наверное, ваши гости не нуждаются в моих советах. Они сами знают, как писать…
* * *Удивительное однообразие аргументов и насмешек в печати против свидетелей обвинения заставляет думать, что во время ланчей с другими корреспондентами Клей Шоу и его адвокаты не столь осторожны.
* * *Процесс над Клеем Шоу продолжался несколько недель. Но всего сорок минут понадобилось двенадцати спокойным присяжным, чтобы вынести вердикт «не виновен».
На другой день две новоорлеанские газеты — одна чуть либеральнее, другая чуть консервативнее (обе принадлежат одному хозяину и помещаются на одном этаже одного здания) — вышли с редакционными статьями, требующими отставки; Джима Гаррисона, окружного прокурора Нового Орлеана.
За все время процесса Гаррисон лишь два или три раза появился в зале судебного заседания. Казалось, он потерял интерес к делу, которым так активно занимался более двух лет. У него просили интервью — он отказывал. Его ловили у входа в здание окружного суда, но он проникал туда одному ему известным ходом (загадка, которая до сих пор не даёт покоя журналистам, задевая их самолюбие).
Это дало немалые основания журналистам полагать, что Гаррисон раздавлен, сдался, поднял руки. И поэтому после вердикта присяжных и выступления двух газет для многих оказалось неожиданным то, что сказал окружной прокурор. А он сказал:
— Я ещё только начинаю борьбу!
Что за упрямый человек всё-таки Гаррисон!
Лично я не могу судить о нём достаточно компетентно. Я видел его не больше десятка раз, а беседовал лишь дважды: 45 минут в апреле 1967 года в его офисе в здании окружного суда и два часа у него дома в Новом Орлеане.
Поэтому я с большим интересом слушал то, что рассказывал мне о нем в Новом Орлеане известный американский юрист Марк Лейн, знавший Джима Гаррисона довольно близко.
— Он, конечно, человек своей системы. Но не совсем её продукт, — рассказывал Лейн. — Можно начать с того, что он был одно время агентом ФБР. Около года. Потом порвал с ними. Решил, что шпионить за людьми — занятие не для порядочного человека. Потом его — довольно богатого и известного жителя Нового Орлеана, занимавшегося юриспруденцией, — избрали окружным прокурором. В те времена прокуратура Нового Орлеана была коррумпирована до наглой откровенности. Адвокаты давали взятки помощникам окружного прокурора на глазах у всех, не скрываясь, прямо в коридорах здания окружного суда. Часть крупных бизнесменов города страдала от этой коррупции. Гаррисон должен был ее ограничить. И он с рвением принялся выполнять свою задачу.
Жизнь окружного прокурора круто изменилась в 1966 году, после встречи с сенатором Лонгом.
«Скажите, Джим, вы читали доклад Уоррена?» — спросил Лонг.
«Нет ещё, — ответил Гаррисон. — Но имел некоторое отношение к расследованию: через два дня после убийства президента я арестовал в Новом Орлеане друга Освальда, бывшего пилота Феррй. Там было кое-что весьма интересное, но я передал все сведения ФБР и больше этим делом не занимался».
«На вашем месте я прочитал бы доклад внимательно, — сказал Лонг. — Я глубоко сомневаюсь в том, что Освальд действовал один. В докладе это, во всяком случае, не доказано. А ведь до выстрела в Далласе Освальд несколько месяцев жил в Новом Орлеане. И вот что ещё, — добавил Лонг, — если дам, понадобится поддержка, можете на меня рассчитывать».
Лонг был тогда весьма влиятельным человеком — лидером демократического большинства.
Вернувшись в Новый Орлеан, Гаррисон внимательно прочёл все 26 томов доклада комиссии Уоррена. Его поразили многие противоречия, явные ошибки, заметные умолчания.
И он стал работать.
И странное дело, из конторы окружного прокурора не была ещё сообщена ни одна малейшая подробность по существу дела, ещё не известен был прессе ни один документ или свидетель, которыми располагали следователи окружной прокуратуры, но газеты, журналы, телевизионные компании уже заявили, что все, о чем говорит и будет впредь говорить Джим Гаррисон, — ложь, самореклама.
Насчёт, саморекламы первой написала газета «Нью-Йорк таймс». Ровно через неделю после того, как стало известно о самостоятельном расследовании Гаррисона, газета сообщила, что Гаррисон, конечно, преследует карьерные интересы: «добивается кресла губернатора Луизианы, сенатора в Вашингтоне и даже, может быть, вице-президента США».
— Реклама? — переспрашивает Марк Лейн. — Такая «реклама» может только уничтожить его, разрушить всю его политическую карьеру. Он мне сказал как-то: «Марк, я не знал бы никаких забот, если бы объявил, что Освальд — участник коммунистического заговора. Мне много раз намекали, что я должен „обнаружить“ коммунистический заговор. Вот тогда я мог добиваться любого кресла, вплоть до вице-президентского. Но, к несчастью для моей политической карьеры, заговор был организован не коммунистами, а антикоммунистами». Так обстоит дело с «саморекламой».
Вслед за этим крупнейшие американские журналы, еженедельные и двухнедельные, с тиражом от трех до восьми миллионов экземпляров, крупнейшие телевизионные компании с аудиториями по 20–40 миллионов человек обрушили на читателей и зрителей статьи с продолжениями и многосерийные программы.
В них доказывалось, что расследование в Новом Орлеане — «фарс», «выдумка», «бессмысленная затея», «заговор», «ярмарка», «контрзаговор» и тому подобное.
Газеты, радио, телевидение начали коллективно разрушать новоорлеанское расследование еще до того, как Гаррисон смог представить публике свои доказательства.
Кампания была направлена против личности самого Джима Гаррисона.
Приёмы были довольно простыми. В газетах начали печатать снимки Гаррисона, сделанные в момент, когда он мигал, зевал, сморкался, кашлял или, чихал. Создавался, так сказать, зрительный образ. Потом появились словесные намеки на то, что окружной прокурор в Новом Орлеане «психически неуравновешен». И наконец, опубликовали сообщения, что Гаррисон был в своё время уволен из армии по причине психического заболевания.
И это несмотря на то, что во время войны Гаррисон служил пилотом в артиллерийских войсках и демобилизовали его с почётом, наградив «Воздушной медалью»; несмотря на то, что никаких документов о «психическом заболевании» не было и нет.
Ему предложили созвать пресс-конференцию и опровергнуть ложь, но он отказался. «Если бы я отвечал на все обвинения в мой адрес, — сказал он, — мне не осталось бы ни минуты для работы».
Марк Лейн рассказывал мне:
— Несмотря на свой большой жизненный опыт, этот человек наивен и доверчив. Он не поверил вначале, что газеты и журналы сознательно и планомерно создают образ «психически ненормального Гаррисона». Потом, когда убедился, очень тяжело переживал. Приказал не приносить в офис журналы и газеты со статьями о нем, чтобы не расстраиваться. Но разве изолируешь себя от всего этого?
Его дети учатся в школе. Слышат насмешки. Приходят домой, плачут, рассказывают.
Звонки по телефону, угрозы. Он меняет номера телефонов. Всё равно узнают и снова звонят.
Он сказал мне как-то, — продолжал свой рассказ Марк Лейн: «Я рад, что раньше не имел представления, куда все это зайдёт и где я окажусь. Если бы знал, может быть, и не решился. Но всё произошло постепенно, шаг за шагом. Теперь же я рад, что вошёл во всё это…»
Наш разговор с Марком Лейном происходит в луизианском кафе на берегу Миссисипи. Официанты в длинных, почти до пят, не очень чистых фартуках — как половые в старом русском трактире — подают дамам в вечерних платьях отличный кофе с горячими пончиками. (У высшего новоорлеанского света и заезжих туристов считаемся хорошим тоном заканчивать вечер в грязноватом луизианском кафе, где сахарницы нанизаны на собачью цепь, накрепко вделанную в стену.)
Рядом фырчит вентиляторами большой пивной завод. На крыше огромная вывеска: «Дом пива Джэкс». В ста метрах от кафе притаилась Миссисипи. Ее нё слышно совсем. Только тянет свежестью…
Джим Гаррисон принял корреспондента Сергея Лосева и меня у себя дома в Новом Орлеане. В дверь кабинета, где мы сидели, то и дело заглядывали его многочисленные ребятишки, а белобрысая трёхлетняя дочка тут же играла с огромными, 46-го размера, отцовскими башмаками. Отец сидел за мирным письменным столом, на полках стояли книги (им собрана отличная библиотека по психологии фашизма), в комнате было очень мирно и уютно, если не считать тревожной ручки пистолета, торчавшей из кобуры на поясе хозяина и напоминавшей, что все в этой жизни не так просто.
— Сейчас, оглядываясь на прошлое, я понимаю наконец, как наивен был тогда, — говорил нам Гаррисон. — Я не представлял себе тогда, какую власть имеет ЦРУ в этой стране.
* * *У нас были финансовые затруднения. Не хватало людей для ведения следствия. Поэтому, когда приходили люди и предлагали помощь, мы наводили о них лишь самые поверхностные справки, и если люди на первый взгляд казались честными, мы использовали их услуги. Представьте себе, приходит человек, который называет себя журналистом и даже показывает опубликованные в разных журналах статьи, подписанные его именем, и говорит: «Можете ничего мне не рассказывать и ничего не показывать — я просто хочу вам помогать». Ну как не принять?
