Анджела Картер - Золушка, или Дух матери
Обзор книги Анджела Картер - Золушка, или Дух матери
Анджела Картер
Золушка, или Дух матери
1. Изувеченные сестры
Хотя можно было бы с легкостью увести историю от Золушки и сосредоточить на изувеченных сестрах — в самом деле, было бы проще рассматривать ее, как сюжет об отрезании кусочков от женщин, чтобы они подошли, нечто вроде ритуального обрезания, — история, тем не менее, всегда начинается не с Золушки или ее сводных сестер, но с Золушкиной матери, как будто это и впрямь исключительно история про ее мать, даже если в самом начале мать готовится уйти из рассказа, потому что она одной ногой в могиле: «Жена богатого человека заболела и, чувствуя, что ее конец близок, позвала к постели свою единственную дочь».
Обратите внимание на отсутствие мужа/отца. Хотя женщина характеризуется своим отношением к нему («жена богатого человека»), дочка однозначно ее, как бы только ее, и вся драма касается только женщин, происходит почти исключительно среди женщин, является битвой между двумя группами женщин: в правом углу Золушка и ее мать, в левом — мачеха и ее дочки, которых отец не признает, хотя родство все равно подтверждается как текстуальной, так и биологической неизбежностью.
В драме между двумя женскими семьями, находящимися в оппозиции, поскольку они соперничают из-за мужчин (муж/отец, муж/сын), мужчины кажутся лишь пассивными жертвами их прихоти, и все же их значение абсолютное, потому что оно («богатый мужчина», «сын короля») экономическое.
Золушкин отец, пожилой человек, является первым объектом их страсти и раздора; мачеха отрывает его от мертвой матери, как только ослабевает ее хватка, еще до того, как остывает труп. Есть там и молодой человек, потенциальный жених, гипотетический зять, за обладание которым сражаются матери, используя своих дочерей как оружие или как суррогаты в процессе спаривания.
Если мужчины — и банковские счета, которые они представляют, — являются пассивными жертвами двух взрослых женщин, то девочками, всеми тремя, движут единственно воли их матерей. Хотя Золушкина мать умирает в начале истории, статус мертвой делает ее положение лишь более авторитетным. Дух матери доминирует над рассказом и является — в полном смысле — центром, событием, которое заставляет происходить все прочие.
На смертном одре мать заверяет дочку: «Я всегда буду заботиться о тебе и всегда буду с тобой». История поясняет, как она это делает.
Когда мать заставляет ее дать обещание, Золушка еще безымянна. Она дочь своей матери. Вот всё, что нам известно. Это мачеха называет ее Золушкой, в шутку, и, таким образом, стирает ее настоящее имя, каким бы оно ни было, выдворяет ее из семьи, прогоняет от общего стола к одинокому очагу среди углей, лишает ее условного, но почетного статуса дочери и наделяет вместо этого условным, но позорным статусом служанки.
Мать сказала Золушке, что всегда будет заботиться о ней, но затем умерла, а отец женился заново и дал Золушке поддельную мать с собственными дочерьми, которых она любит столь же пылко, как любила и все еще — посмертно — любит, как выяснится вскоре, Золушку ее мать.
Со вторым браком возникает спорный вопрос: кому суждено быть дочерьми? Моим! — заявляет мачеха и заставляет свеженазванную недочь Золушку подметать, драить и спать на очаге, тогда как ее дочери нежатся на чистых простынях в Золушкиной постели. Золушка, более не являющаяся дочерью своей матери, да и своего отца тоже, получает сухое, грязное, зольное прозвище, ибо все превратилось в пыль и золу.
А тем временем фальшивая мать спит на кровати, на которой умерла настоящая мать, и, возможно, на той кровати же кровати ее ублажает муж/отец, пока она находит в этом какое-то удовольствие. Нам не сообщают, как именно муж/отец осуществляет супружеские функции, но мы можем с уверенностью предположить, что они с мачехой спят в одной постели, потому что именно так поступают женатые люди.
А что может настоящая мать/жена с этим поделать? Какой бы любовью, злостью и ревностью она ни пылала, она мертва и лежит в могиле.
Отец в этой истории является для меня загадкой. Неужели он настолько одурманен новой женой, что не видит, что его дочь испятнана отбросами, грязна от своей зольной постели и тяжело трудится? Возможно, он и чувствовал, что в доме разыгрывается драма, но все равно согласился предоставить постановку женщинам, ибо, каким бы отсутствующим он ни был, всегда помните, что это в его доме Золушка спит на углях, а он — невидимое звено, которое связывает как матерей, так и дочерей в их неистовом уравнивании. Он — пассивный инициатор, невидимый организующий принцип, как Бог, и, точно Бог, он возникает собственной персоной в один прекрасный день, чтобы добавить необходимый сюжетный план.
Кроме того, без отсутствующего отца не было бы никакой истории, потому что не было бы никакого конфликта.
Если б они смогли закрыть глаза на свои разногласия и дружески все обсудили, они бы объединились, чтобы изгнать отца. Тогда все женщины смогли бы спать в одной постели. Если б они оставили отца, он смог бы выполнять работу по дому.
Это необходимый сюжетный план, введенный отцом: он говорит: «Я собираюсь съездить по делам. Какие подарки мои три девочки хотели бы получить, когда я вернусь?»
Заметьте: его три девочки.
Мне кажется, что, возможно, дочери мачехи были и впрямь, все время, его родными дочерьми, такими же родными, как Золушка, его «естественными» дочерьми, как говорится, словно в законнорожденности есть нечто изначально неестественное. Это перегруппировало бы силы в истории и сделало бы его потворство в отношении доминирования других девочек более правдоподобным. Это сделало бы поспешную женитьбу и враждебность мачехи более обоснованными.
Но, ко всему прочему, это трансформировало бы историю во что-то иное, ибо обеспечило мотивацию; это означало бы, что мне пришлось бы обеспечить всех этих людей прошлым, наделить их тремя измерениями, вкусами и воспоминаниями, мне пришлось бы думать о том, чем им питаться, что одевать и что говорить. Это перенесло бы «Золушку» от голой неизбежности волшебной сказки — с ее характерной связующей формулой «и тогда» — к эмоциональной и технической сложности буржуазного реализма. Им пришлось бы научиться думать. Все бы изменилось.
Я буду придерживаться того, что знаю.
Какие подарки хотят три его девочки?
«Привезите мне шелковое платье», — сказала его старшая девочка. «Привезите мне жемчужное ожерелье», — попросила средняя. А как насчет третьей, забытой девочки, в благородном порыве вызванной из кухни и вытирающей огрубевшие от работы руки о фартук, девочки, принесшей с собой запах стряпни?
— Привезите мне первую веточку, которая ударится о вашу шляпу по дороге домой, — сказала Золушка.
Почему она об этом попросила? Намекнула на то, что он слишком низко ее ставит? Или же провидение подсказало ей применить эту случайную формулу неосознанного желания, позволить слепому шансу выбрать за нее подарок? Если только это не дух ее матери, пробудившийся и беспокойно ищущий дорогу домой, вошел в девичий рот и попросил за нее.
Он привез ей ореховую веточку. Она посадила ее на материнской могиле и поливала слезами. Веточка выросла в ореховое дерево. Когда Золушка вышла поплакать на могилу своей матери, дикая голубка проворковала: «Я тебя никогда не оставлю, я всегда буду тебя защищать».
Тут Золушка догадалась, что дикая голубка была материнским духом, а сама она остается дочерью своей матери, и хотя она плакала, выла и страстно желала, чтобы мать вернулась, сердце ее слегка сжалось, когда она поняла, что мать, хотя и мертвая, не ушла насовсем, и теперь придется выполнять материнские распоряжения.
Пришло время чудной ярмарки, которую проводили порой в той стране; когда все местные девственницы отправлялись танцевать перед сыном короля, чтобы тот мог выбрать девушку себе в жены.
Дикая голубка жаждала, чтобы ее дочь вышла замуж за принца. Вы, наверное, подумали, что опыт собственного замужества, должно быть, научил ее быть осторожной, но нет, против рожна не попрешь, что еще делать девочке? Дикая голубка безумно хотела, чтобы ее дочь вышла замуж, так что она влетела в дом, подняла клювом новое шелковое платье, дотащила до открытого окна и сбросила вниз Золушке. С жемчужным ожерельем она поступила так же. Золушка хорошенько помылась во дворе под насосом, надела на себя украденный наряд, тайком прокралась через заднюю дверь и направилась к танцплощадкам, а сводным сестрам пришлось сидеть дома и дуться, потому что им ничего было одеть.
Дикая голубка находилась рядом с Золушкой, клевала ее в уши и оживляла танец, чтобы принц увидел девушку, полюбил ее, последовал за ней и обнаружил упавшую туфельку, ибо история не завершена без ритуального осквернения другой женщины и изувечения ее дочерей.
