Татьяна Стрыгина - Жить – не тужить. Изречения Амвросия Оптинского

Твоя духовная храмина,
как четырьмя углами,
утверждается четырьмя
твоими молитвенницами…
Стой же, сия храмина,
твердо и не шатайся,
ни вспять, ни на десно,
ни на шуе не озирайся,
а зри прямо к востоку,
от онуду же пришедый
Господь глаголет о Себе:
не приидох да творю волю
Мою,
но волю пославшаго
Мя Отца.

К сказанной четверице
прибавлю
еще две четверицы.
Евангельское учение
утверждается
четырьмя евангелистами,
а жизнь христианская —
четырьмя главными
добродетелями:
мужеством, мудростию,
целомудрием и правдою.
Не умолчу и о неполезной
и душевредной четверице,
яже есть:
уныние, малодушие,
нетерпение и уклонение,
которые лишают нас
полной власти,
могут лишить и благой
части,
если мы будем им
поддаваться,
хотя бы и под благовидным
предлогом.

Благо только то, что делается
по воле Божией
и за святое послушание.
А своя воля лишь мучит
и тогда только научит,
когда будем оставлять оную.

После всего сказанного
тебя поздравляю
и милости Божией тебе
желаю,
равно и всем живущим
с тобою толковитым
и бестолковым гусятам.
Есть старинная пословица:
«В семье не без урода».
Так бывает среди всякого
народа.

Поздравляю тебя
с возвращением
из N восвояси.
Сердечно желаю тебе
тут жить-поживать,
да добра наживать.
При этой жизни
не раз придется вспомнить
поговорку:
спросил бы зимой у гуся,
не зябнут ли у него ноги?
А гусь, хотя нередко ноги,
поджимая, переменяет,
а все-таки так или сяк
зимы переживает.
Зато уж, когда придет весна,
с самодовольством
по озеру плавает.

Молись о мне, недостойном
и неисправном,
всех учу, а сам делать
ничего не хочу,
а только смотрю,
что под столом.

Тщеславие и гордость
хотя одной закваски
и одного свойства,
но действие и признаки их
разные.
Тщеславие старается
уловлять похвалу людей
и для этого часто унижается
и человекоугодничает;
а гордость
дышит презорством
и неуважением к другим,
хотя похвалы также любит.
Тщеславный, если имеет
благовидную и красивую
наружность,
то охорашивается,
как селезень,
и величается своею
красивостью,
хотя мешковат и неловок
часто бывает
так же, как и селезень.
Если же побеждаемый
тщеславием
не имеет благовидной
наружности
и других хороших качеств,
тогда для уловления похвал
человекоугодничает
и, как утка, кричит:
«Так! Так!» —
когда на самом деле
и в справедливости
не всегда так,
да и сам он часто внутренно
бывает
расположен иначе,
а по малодушию
придакивает.
Гусь, когда бывает что-либо
не по нем,
поднимает крылья и кричит:
«Кага! Каго!»
Так и горделивый,
если имеет в своем кружке
какое-либо значение,
часто возвышает голос,
кричит, спорит, возражает,
настаивает на своем мнении.
Если же недугующий
гордостью
в обстановке своей не имеет
никакого веса и значения,
то от внутреннего гнева
шипит на других,
как гусыня, сидящая
на яйцах,
и, кого может, кусает, кусает.

Прошу, чтобы притчу
о гусях и утках не забывали,
гусиных и утиных немощей
избегали
или хоть, по крайней мере,
не оправдывались в них,
а сознавались и каялись.
А что? Гусь и гагара?
Какова пара?
А ведь по одной воде
плавают…

Мати! Не унывати,
а на милость и помощь
Божию уповати,
и мене, грешного,
в молитвах своих поминати.

Как ни мерекай туда и сюда,
а нигде не избежишь труда.

Как-то ваши дела идут
и к какому концу грядут?

Что-то вы поделываете
и как управляетесь с своими
делами?
Старинные люди
хоть и очень простые были,
но поговорки их очень
мудрые и основательные.
Не живи как хочется,
а как Бог приведет.
Эту-то малую поговорку
не скоро кто переедет
без труда.
Как-то на деле все выходит —
постой, да погоди,
да еще немного подожди,
да осмотрись, да соберись
с умом и вместе с кошельком.
С год назад я слышал
от одного торговца:
часто не душа может,
а мошна.
Говорил же это человек
добросовестный
и весьма правдивый,
а обстоятельства его
плоховаты и тесноваты.
А все это сходится к тому,
что тесен и прискорбен путь,
вводяй в живот,
и что многими скорбями
подобает нам
внити в Царствие Небесное.

Помолись обо мне, немощном
и грешном,
чтобы мне и другим
не досадить,
и своей душе не повредить.
Все только чужие крыши
стараюсь покрывать,
а своя храмина душевная
стоит раскрытою.

Приветствую о Господе NN:
певчих, поющих
и читающих,
келейных сестер,
стряпающих и ходящих,
метущих и мятущихся,
но не оскудевающих верою
и упованием.
Скоро ли ваш храм будет
дивен в правде?

В целом мире бесскорбного
места не найдешь,
везде к одному заключению
придешь,
что потерпеть нужно.

Не дают награду за отраду,
а только за скорби
и за подвиги.

Хотя это, с одной стороны,
и печально,
а с другой – может быть
и полезно:
смиренными будем
и этого случая скоро
не забудем.

Кто уступает,
тот больше приобретает.

Отчего человек бывает плох?
Оттого, что забывает,
что над ним Бог.

Где просто,
там ангелов со сто,
а где мудрено, там ни одного.

Где нет простоты —
там одна пустота.

От ласки у людей бывают
совсем другие глазки.

Кто нас корит, тот нам дарит,
а кто хвалит, тот у нас
крадет.

Сама не юли и другим не вели.

Смотри, Мелитона,
держись среднего тона;
возьмешь высоко – будет
нелегко,
возьмешь низко – будет
склизко;
а ты, Мелитона,
держись среднего тона.

Катя! Назад не пяти.
Катиш! Смотри,
куда катишь.
Кати туда, где тишь, да гладь,
да Божья благодать.

Лизок! Смотри в низок,
там находится смиренье
и обретается терпенье.

Груша просит тпруши,
а мы ее притянем за уши.

Маня! Мани, мани,
да не обмани!

Мать Евмения!
Собери свое разумение.

Наш Нил всем мил,
а иногда бывает и гнил.

Не беда, что во ржи лебеда,
а вот беда,
когда в поле ни ржи,
ни лебеды.

Сидор да Карп в Коломне
проживают,
а грех да беда с кем не
бывают.

Дай Бог, чтобы всякое
возгорание неприятное
скоро погашалось,
чтобы не подавать
деревенским ребятишкам
повода
повторять старинную
песенку:
«Гори, гори жарко,
едет Захарка,
сам на лошадке,
жена на коровке,
дети на телятках».
По-видимому, песенка эта
глупенькая,
но не без причины же
и повода какого-либо
она сложена.
А я вам написал это после
духовного утешения
для простого рассмешения.

Оттого и кончина была
хороша, что жила хорошо.
Как поживешь,
так и умрешь.

Отчего люди грешат?
Или оттого, что не знают,
что должно делать и чего
избегать,
или если знают,
то забывают,
если же не забывают,
то ленятся и унывают.

Иди, куда поведут;
смотри, что покажут,
и всё говори:
да будет воля Твоя.

Вот смерть-то не за горами,
а за плечами,
а нам хоть кол на голове
теши.

Лицемерие хуже неверия.

Жить можно и в миру,
только не на юру,
а жить тихо.

Москва бьет с носка
и колотит досками.

Если слушать чужие речи,
придется взвалить осла
на плечи.

Купить – все равно
что вошь убить,
А продать – все равно
что блоху поймать.

Нужно жить нелицемерно
и вести себя примерно,
тогда наше дело будет верно,
а иначе выйдет скверно.

Жить – не тужить,
никого не осуждать,
никому не досаждать,
и всем мое почтение.

Народ! Не разевай рот!

Когда кашу заварим,
тогда увидим, что творим.

БАТЮШКА, МЫ ЗНАЕМ,
ЧТО ВЫ МОЛИТЕСЬ ЗА НАС
КАЖДЫЙ ВЕЧЕР

Да, когда не устаю,
а то и свинья забудет
своих поросят,
когда ее палят.

Ты не тужи,
у тебя не ременные гужи.
Лыко да мочало
оборвалось —
связала и опять помчала.

Скука – унынию внука,
а лени – дочь.
Чтобы прогнать ее прочь,
в деле потрудись,
в молитве не ленись;
тогда и скука пройдет,
и усердие придет.
А если к сему терпение
и смирение прибавишь,
то от многих зол
себя избавишь.

Мать!
Претерпевай и не унывай.

У хозяина были гуси,
он и ласкает их:
«Те-жа, те-жа!»
А они все те же.

ВСЕМ БЫ Я БЫЛА ДОВОЛЬНА,
БАТЮШКА, ДА ВЫ ОТ МЕНЯ ДАЛЕКО
Ближние мои далече
от меня стали.
Близко – да склизко,
далеко – да глубоко.

Терпел Елисей,
терпел Моисей,
терпел Илия,
потерплю и я.

Старость, слабость, бессилие,
многозаботливость
и многозабвение,
и многие бесполезные толки
не дают мне и опомниться.
Один толкует, что у него
слабы голова и ноги,
другой жалуется, что у него
скорби многи,
а иной объясняет, что он
находится в постоянной
тревоге.
А ты все это слушай,
да еще ответ давай,
а молчанием
не отделаешься —
обижаются и оскорбляются.
Недаром повторяется
иногда поговорка:
«Толкуй больной
с подлекарем».
Больному желается
объяснить свое положение,
а подлекарю скучно
слушать,
а делать нечего – слушаешь,
не желая еще более
раздражить и растревожить
больного толкуна.

Хотя бы на время желал бы
куда уйти или уехать,
но болезненное положение
не выпускает из келии,
в двери которой с двух
сторон стучат и докучают
принять и потолковать
о нужном и ненужном,
а слабость моя преклоняет
принять.
Вот и не знаешь,
как дело это понять.

Этот Иван будет полезен
и нам и вам.

Ты ведь молодой князь,
через такие поступки
не ударяй себя
лицом в грязь.

Чтобы идти в монастырь,
надо терпения не воз,
а целый обоз.

Кто хочет себе внимать,
тот должен книгу сию
внимательнее читать,
побольше дома сидеть,
поменьше по сторонам
глядеть,
по келиям не ходить
и к себе гостей не водить;
других не осуждать,
а о своих грехах
к Господу Богу воздыхать,
дабы получить
милость Божию.

НАДПИСЬ НА КНИГЕ
«ПРЕПОДОБНЫХ ОТЦЕВ ВАРСОНОФИЯ
ВЕЛИКОГО И ИОАННА РУКОВОДСТВО
К ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ В ОТВЕТАХ
НА ВОПРОШЕНИЯ УЧЕНИКОВ»
Кроме властей земных,
на земле есть еще
и Царь Небесный,
Дух Святый,
всем управляющий
и к пользе нашей полезное
устрояющий,
неполезное отстраняющий.

О немощах своих и не знаю,
как и сказать вам.
По утрам бывает тяжело,
а потом опять как бы
размаешься, только всегда
толкую до усталости
с приходящими чадами
и чадцами.
Но как-то плохо вяжется
у нас Слово Божие;
толкуем, толкуем,
а плохо понимаем,
подобно слепому, которому
толковали о белом цвете.
Слыша о нем, слепой
спрашивал:
«Какой это белый цвет,
на что он похож?»
Слепому отвечали:
«Белый цвет как белый
заяц».
Слепой спрашивал:
«Что ж? Он такой же
пушистый?» —
«Нет! – отвечали. —
Белый цвет как белая
мука».
А слепой говорит:
«Что ж? Он такой же
мягкий и рассыпчатый?» —
«Нет! – говорят слепому:
Белый цвет как снег
белый». —
«Что ж? Он такой же
холодный?» —
«Нет! – возражали слепому. —
Белый цвет как чистый
белый творог». —
«Что ж? Он такой же сырой?»
Толковали, толковали
со слепым,
а до настоящего толка
не дотолковались.
Так часто бывает и с нами.
Толкуем, толкуем,
а до настоящего смысла
не доберешься;
или плохо понимаем,
или нетвердо принимаем,
или судим о делах духовных
по земному и житейскому,
а не по евангельскому
учению.
Царствие Небесное желаем
наследовать и с Христом
быти,
а потрудитися и пострадати
о Христе не произволяем.
От них же первый есмь аз.
В вещах великих и высоких
всем толкую и всех учу,
сам же и перстом двинуть
не хочу,
горе мне, грешному!
Помолись о мне, сестра
и мати,
да не в суд и не в тяготу
будет мне
бездельное сие учение мое
других.
Тесно мне отвсюду.
Уклонился бы, да не знаю
и недоумеваю как.
Приезжающие
и приходящие
не прекращаются
и со скорбию докучают.
А с другой стороны
угрожает и опасность
неключимого раба,
скрывшего талант слова
в землю нерадения.

Это все равно как две утки
купались в грязной луже,
и им сделалось хуже…
И одна баба проходила
через грязный двор
вешать сушить чистое белье
на забор.

Да ты ведь не фарисей!
Как же осуждать-то
можешь?
У фарисея было много
добродетелей: и то… и то…
а у тебя, кроме грехов,
ничего…
Как же тебе можно
осуждать?
Никого!
Никогда не осуждай!
Как можно старайся
не осуждать.

Как жить?
Прежде всего – не тужить,
потом – никого не осуждать,
никому не досаждать,
хуже всех себя считать,
заповеди Божии исполнять,
Закон Божий возлюбить
и хранить,
как говорит святой Давид:
«Коль возлюбих закон Твой,
Господи:
весь день поучение мое есть».

Спроси у кого хочешь,
всякий тебе скажет,
что значит —
жить не тужить.
Это уж так просто
и понятно,
как нельзя больше.
Жить не тужить,
и только всего, —
довольной быть.

Живи по-христиански,
а не по-крестьянски.

Идите, кто хотите, —
собором…
Немцы говорят:
Что собор, что забор —
все одно.
Один немец нанимает
извозчика и говорит ему:
«Вези меня на забор».
Извозчик отвечает:
«Этого нельзя, как везти
на забор?»
Немец одно свое говорит:
«Вези меня на забор,
где звоняют…»
И понял тогда извозчик,
и привез его к собору…

Смотри же, А.!
Будь умна, не ешь хлеба
с западного гумна.
Будь ты Анна, будь
Аннушка,
Не будь Анета.
В Анетах толку нету!

Послужить можно.
И ты послужи, да смотри
не тужи…
Для чего и тужить-то?
Тогда тужи – как если бы
были у тебя ременные гужи,
а как наши с тобой гужи
сплетены из лыка и мочала,
разорвались – надвязал
и помчало.

Что реку сему чудаку?
Что и как ему возглаголю,
человеку творящему свою
волю,
который молчит, молчит
да тогда и заговорит,
когда много каши наварит.

Кто зевает, тот квас хлебает.

Губы дуть – ничего не дадут.

Для умиротворения
надо дома смиряться,
а не в далекий путь
пускаться.

Прежде была лицемерка,
а теперь исправляйся.
Как лицемерить станешь,
так совесть вызывай, говори:
«Совесть, иди сюда…»
Кричи: «Совесть, где ты?
Иди сюда!»
Держи себя проще.

Мужик переносил
меру гороха через речку
и рассыпал…
Ему говорят:
«Плохо твое дело – горох
рассыпал…»
Он подобрал его,
да и ответил:
«Плохо, да не совсем…
Я рассыпал мерку,
а подобрал-то две».
Ему сказали:
«Так, стало быть, твое дело
вышло хорошо?»
Мужик опять отвечает:
«Хорошо, да не совсем» —
«Почему?» —
«Да потому, что горох мой
был чистый,
а теперь пополам с землею».
Опять ему говорят:
«Стало быть, твое дело
вышло плохо?»
Опять отвечает мужик:
«Плохо, да не совсем.
Я нес горох,
чтобы посеять,
а для посева земля
не мешает».
Ему опять говорят:
«Стало быть, твое дело
вышло хорошо?»
Мужик отвечает:
«Хорошо, да не совсем:
горох вырос редок».
Ему опять говорят:
«Стало быть, твое дело
вышло плохо?»
Он опять отвечает:
«Плохо, да не совсем:
горох вырос редок, да чист…»
Ничего… Все к лучшему!
Все к лучшему!..

В одном монастыре был инок,
имел отношение к старцу,
любил часто к нему ходить
и во всем открываться.
Все открывал старцу,
а что самое нужное было,
то оставлял
и радовался своей удаче,
что старец его не обличает.
Все выслушивает, во всем
утешает, а в этом не поясняет,
что он от старца скрывает.
Старец-то понимает, только
время выжидает,
что дальше с ним будет.
Вот и прослыл инок
наружною своей
добродетелью
и старческой беседою
и был избран в настоятели.
Много у него братии, и все
по виду тихи и кротки,
и обитель
была прославлена.
Приходит настоятель
к старцу своему и говорит:
«А что, батюшка,
хороша моя братия?» —
«А тебе как кажется?» —
ему старец отвечает.
«Батюшка, обитель моя
хороша.
Так братия скромна,
так братия тиха, ни слова
не скажут, ни шагу
[не] шагнут без меня.
Они все делают по-моему,
а я их учу по-твоему».
Старец отвечал ему:
«Обитель твоя хороша-то,
хороша,
да растворены ворота,
приходят, по целому волу
уводят,
придут, отвяжут и уведут,
да и то твоя братия не видит.
Если волов уводят,
да не видят,
то что другое мелкое
могут видеть?»
Замолчал настоятель,
потупил глаза, повесил
голову и ничего не мог
ответить.

Смотрите – идет осень
и там и сям,
достанется и уткам, и гусям.
Гуси потащут, а утки
поплачут.
ТАК СТАРЕЦ ПРЕДСКАЗЫВАЛ
СВОЮ КОНЧИНУ