Сергей Юров - Белый шайен
Все отступили, даже солдаты. Ташунка сделал шаг, затем еще один. На третьем шаге, весь в крови, он повалился на землю лицом вниз.
Прикоснись-К-Тучам умолк. Я посмотрел на краснокожего великана и увидел, как по его щекам струятся слезы. Мне только оставалось сидеть и ждать, когда миннеконджу справится со своими чувствами.
— Я подошел к упавшему Ташунке, — продолжил он со вздохом, — и сказал Белой Шляпе, что отнесу военного вождя его людям, чтобы он умер в типи лакота.
— Бросьте Бешеного Коня в тюрьму! — рявкнул Белая Шляпа солдатам. — Сейчас же!
Я растолкал солдат и поднял Ташунку на руки.
— Место Прикоснись-К-Тучам возле его военного вождя, — сказал я и понес раненого в тюрьму.
Офицер и солдаты остались стоять на месте. У них не нашлось смелости отказать мне. Я внес Ташунку в помещение тюрьмы и аккуратно положил на пол. Следом за мной туда зашел отец Ташунки. Мы сели подле умирающего.
Я подумал, что его видение было действительно великим. Если б соплеменники не удерживали Ташунку, белые не смогли бы нанести ему смертельные раны.
Всю ночь дыхание вождя было тяжелым и прерывистым. Иногда он шевелился, но в себя не приходил. Только под утро он открыл глаза и осмысленно повел ими.
— Я здесь, сынок, — проговорил старик, глотая слезы.
— Отец, — шепнули губы Ташунки.
— Мой вождь, — наклонился я над ним. — Есть ли у тебя последнее слово для твоего народа?
— А-а, Прикоснись-К-Тучам, — улыбнулся он мне. — Мой добрый старый друг… Я умираю… Скажи людям, что больше нет смысла надеяться на меня…
Прикоснись-К-Тучам тяжело перевел дыхание.
— Это была его прощальная речь. Я держал руку Ташунки в своей, пока она не похолодела.
Мы долго сидели с вождем миннеконджу бок о бок и безмолвно глядели на танцующие язычки огня. Не знаю, что видел в них он, но у меня перед глазами промелькнула вся моя жизнь в прериях. Та жизнь, вернуть которую не смог бы ни один волшебник. Прощаясь, я сказал вождю миннеконджу:
— Мне, белому человеку, посчастливилось свести дружбу с двумя самыми великими индейцами прерий. С Вокуини и Ташункой Витко. Теперь нет в живых ни того, ни другого. Сам мир индейцев рушится и умирает. Горько быть этому свидетелем… Прощай, вождь.
Я уже откинул полог типи, когда послышался голос миннеконджу:
— Есть одно утешение, Шайеласка… Только горы живут вечно.
