Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 6
Было ясное летнее утро, редкое даже для этого всегда великолепного времени года: неукротимые северо-западные пассаты еще не успели охладить мягкое тепло. Берег окутывала легкая дымка, ночной туман был словно врасплох захвачен солнцем, песок раскалился, но не ослеплял, как обычно, своим блеском. Слабый аромат причудливых лиловых растений, чьи соцветия, как клочья морской пены, усеивали песок, заменял морской запах, которого так не хватает Тихому океану. Редкие скалы в полумиле отсюда неровной грядой поднимались над полосой прилива, и вокруг них бушевали валы. Они были покрыты пеной или дочиста вымыты набегающими волнами. У одной скалы, что повыше, что-то двигалось.
Помфри это заинтересовало, хоть и не слишком удивило. Он уже видел иногда, как на этих скалах резвились тюлени, а однажды заметил даже морского льва, нечаянно заплывшего сюда от родных скал на другом берегу пролива. Все же он бросил работу в саду и, войдя в дом, взял вместо мотыги подзорную трубу. Наведя ее на загадочный предмет, он вдруг опустил трубу и начал протирать объектив платком. Но и взглянув вторично, он не мог поверить своим глазам. Там оказалась женщина, она была по пояс в море, ее длинные волосы рассыпались по плечам и по спине. В ее позе не было ни испуга, ни признаков того, что она стала жертвой несчастного случая. Плавно и спокойно покачивалась она на волнах и — что казалось уж совсем диким — пальцами расчесывала свои длинные волосы. Наполовину погруженная в воду, она была похожа па русалку!
Он оглядел в подзорную трубу и берег и море до самого горизонта — нигде не видно было ни лодки, ни судна — ничего, кроме мерно вздымающегося океана. Она могла только приплыть с моря: чтобы добраться до скал по суше, ей пришлось бы пройти мимо маяка, а узкая полоска берега, уходившая, насколько хватал глаз, далеко на север, как он знал, была населена одними индейцами. Но женщина, как это ни дико, несомненно, была белой, ее светлые волосы даже отливали на солнце золотом.
Помфри был джентльменом, и, естественно, он был изумлен, встревожен, приведен в полное замешательство. Если это просто купальщица из какой-то неизвестной ему местности, то, само собой, он должен спрятать подзорную трубу и вернуться к работе в саду, но ведь она наверняка видела и маяк и самого Помфри не хуже, чем он ее. С другой стороны, если она уцелела после кораблекрушения и пришла в отчаяние или даже обезумела, как вообразил он по ее безрассудному поведению, то совершенно ясно, что его долг спасти ее. Помфри принял компромиссное решение и побежал к лодке. Он выгребет в море, пройдет между скалами и песчаной отмелью и тщательно осмотрит море и берег — нет ли там каких-нибудь следов кораблекрушения, или же, может быть, у берега ждет лодка. Женщина, если захочет, сможет окликнуть его или поплывет к своей лодке, если она есть.
Еще мгновение, и его лодка, прыгая по волнам, уже шла к скалам. Он греб быстро, время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, там ли еще эта странная женщина, чьи движения были теперь видны невооруженным глазом; но еще пристальней он осматривал соседний берег, отыскивая признаки чьего-либо присутствия. Через десять минут он достиг отмели, за которой берег поворачивал к северу, — отсюда было видно далеко вперед. Помфри окинул окрестности жадным взглядом. И море и берег были пусты. Он быстро обернулся к скале, до которой оставалась теперь какая-нибудь сотня ярдов. Там тоже никого не было! Позабыв о своей недавней щепетильности, он стал грести прямо к скале, пока днище лодки не заскрежетало о ее подводное основание. Кругом пусто, ничего, кроме скалы, скользкой от желто-зеленой тины и водорослей, — ни следа той, которая были здесь всего минуту назад. Помфри обогнул скалу, но не обнаружил ни расселины, ни другого какого-либо укрытия. На мгновение у него дрогнуло сердце: он увидел что-то белое за острым выступом дальнего рифа, но оказалось, что это обломки выцветшей бамбуковой корзины для апельсинов, которую сбросили с палубы какого-нибудь торгового судна, шедшего из южных морей, — такие обломки частенько прибивает к берегу. Тогда он отплыл от скалы, наперерез волнам, пристально всматриваясь в сверкающее море. Наконец, озадаченный и расстроенный, он повернул назад к маяку.
Был ли то просто резвящийся тюлень, преображенный в женщину игрой его воображения? Но ведь он видел ее в подзорную трубу и ясно припоминал теперь черты ее лица в обрамлении золотых волос; ему казалось даже, что он мог бы узнать это лицо. Помфри снова осмотрел скалу в подзорную трубу и с удивлением увидел, как четко она вырисовывалась сейчас — пустая и одинокая. Должно быть, он все-таки ошибся. Его ум, привыкший к научной точности, был чужд фантазии, и Помфри всегда смеялся над чудесами, считая их плодом поспешных и поверхностных наблюдений. Обеспокоенный этим расстройством своего здорового и правильного восприятия мира, он опасался, что это случилось из-за его затворничества — такие видения порой посещают отшельников. Кроме того, ему казалось странным, что видение это приняло женский облик — ведь с Эдгаром Помфри некогда произошла романтическая история, обычная глупая история, старая, как мир.
Потом его мысли приняли более приятное направление, он вспомнил о книгах и обратился к ним. Взяв с полки старый томик о путешествиях, он отыскал запомнившееся место: «В других морях обитают чудесные существа: морские пауки величиною с баркас; ведомо, что они нападали на суда и топили их; морские гады длиною с добрую мачту; они присасываются к груди матросов и срывают их с реев; живет там и диавол-рыба, изрыгающая по ночам огонь, каковой великим светом освещает море, и русалки. Это полурыбы-полудевы красы невиданной; многие благочестивые и веры достойные люди видели, как плавают эти девы меж скал, расчесывая власы, для чего держат в руках малое зеркальце». С легкой усмешкой Помфри отложил книгу. И он мог дойти до подобного легковерия!
Все же он снова воспользовался в этот день подзорной трубой. Но удивительное явление не повторилось, и он вынужден был признать, что стал жертвой странной галлюцинации. Однако на следующее утро, поразмыслив, он снова почувствовал сомнения. Расспросить ему было некого, кроме своего помощника-индейца, с которым они обычно объяснялись жестами или теми немногими словами, какие Помфри удалось заучить. Все же он умудрился спросить, живет ли где-нибудь поблизости белая женщина («уоги»). Индеец с удивлением покачал головой. Ни одной «уоги» здесь не было вплоть до дальнего горного хребта, на который он указал. Помфри пришлось удовлетвориться этим ответом. Но даже будь его словарь богаче, ему и в голову не пришло бы поделиться ошеломляющей тайной о женщине, принадлежавшей, как он и полагал, к его расе, с этим варваром, точно так же, как он не стал бы просить его подтвердить свои наблюдения и не дал бы ему взглянуть на нее в то утро. Однако на другой день произошло событие, заставившее его возобновить расспросы. Он огибал на лодке отмель, и вдруг к северу от себя, на песке, увидел темные фигуры, то исчезавшие, то возникавшие в прибое, в которых сразу распознал индейцев. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это индейские скво с детьми, войдя в воду, собирают у берега водоросли и раковины. Он познакомился бы с ними поближе, но как только его лодка обогнула мыс, они все разом, как стайка вспугнутых куликов, пустились наутек. Вернувшись к себе, Помфри спросил своего слугу, умеют ли индейские женщины плавать. Да, конечно! И доплывают до самых скал? Да. И все-таки Помфри не был удовлетворен. Все это не объясняло цвет кожи той женщины, — она явно была не индианка.
