Джеймс Купер - Зверобой
Следуя данным ей советам, Сумаха вошла в круг старшин требовать правосудия для себя и пленника, прежде чем будет приступлено к решительным мерам. Она желала завербовать в мужья молодого охотника с таким же усердием, с каким европейская девушка мечтает выйти за богача. Ее требование, само собою разумеется, было уважено, и Сумаха, захватив с собою двух ребятишек, приблизилась к привязанному пленнику.
— Вот я перед тобою, бледнолицый, — сказала она, — и ты должен знать, зачем я перед тобою. Я нашла тебя, но нигде не могу найти ни Волка, ни Барса. Искала их на озере, в лесу и даже в облаках, и я не знаю, куда они девались.
— Никто не знает этого, Сумаха, — отвечал Зверобой. — Два ирокезских воина, без сомнения, отправились в страну духов. Жена и сестра храбрых воинов должна быть всегда готова к этому.
— За что же ты убил этих храбрых воинов, белый человек? Что они тебе сделали? Это были лучшие охотники и самые неустрашимые молодые воины во всем племени гуронов. Они должны были в глубокой старости повалиться, как вековые деревья, под собственною тяжестью.
— Это уж чересчур, Сумаха, — возразил любивший правду Зверобой. — Ври, да не слишком завирайся. Напрасно назвала ты их молодыми людьми: это так же несправедливо, как и то, что сама ты молодая женщина. Я не потерпел от них никакого зла, это правда; но оба они пали от моей руки за явное покушение на мою жизнь. Я их убил, чтоб не быть убитым самому. Это в порядке вещей, и таков закон природы.
— Твоя правда, белый! У Сумахи один язык, и она не умеет на различные манеры рассказывать одну и ту же историю. Бледнолицый убил краснокожих единственно потому, чтоб не быть убитым самому. Гуроны справедливы и забудут смерть своих братьев. Вожди зажмурят глаза и будут смотреть на это сквозь пальцы. Молодые воины поверят, что Волк и Барс отправились на охоту в отдаленные леса, а Сумаха возьмет под руку своих деток, войдет в вигвам белого человека и скажет ему: «Посмотри, ведь это твои дети и вместе мои. Корми нас, и мы будем жить у тебя и с тобою!»
— Этих условий выполнить нельзя, Сумаха! Сожалею о твоей потере и понимаю всю ее важность, но не могу и не хочу принять твоих условий. Доставлять тебе дичину, пожалуй, я не прочь, если бы мы жили недалеко друг от друга. Но, если говорить откровенно, я не имею никакой охоты сделаться твоим мужем и называть себя отцом твоих детей.
— Посмотри на этого мальчика, жестокий бледнолицый! Кто без отца научит его убивать оленей и скальпировать врагов? Посмотри на эту девочку, кто захочет взять ее из вигвама, где нет хозяина? Есть у меня еще дети в нашей канадской деревне, и Убиватель Оленей не пожалуется никогда, что некому есть его дичь.
— Раз навсегда скажу тебе, краснокожая женщина, что все твои убеждения не имеют никакого значения в моих глазах, — отвечал твердо Зверобой, которого ничуть не привлекала нарисованная картина голодных птенцов с устами, открытыми для его дичины. — Ирокезское племя и твои родственники должны принять на себя продовольствие твоих сирот и избавить их от всякой нужды. Нет у меня детей, и я не имею никакой охоты жениться. Удались от меня, Сумаха, и пусть я останусь в руках вождей. Лучше смерть, чем женитьба на тебе!
Бесполезно описывать эффект, произведенный этим решительным ответом. Всякая тень нежного чувства в Сумахе исчезла, если только нежное чувство было в ней. Вулкан ярости и бешенства вдруг разразился самым оглушительным взрывом, точно взлетел на воздух ее рассудок. Яростные крики диким эхом понеслись по лесной чаще, и она, бросившись на пленника, вцепилась в его волосы с решительным намерением вырвать их до последнего клока. Несколько минут никак не могли отцепить ее от беззащитной жертвы. К счастью для Зверобоя, ярость этой женщины была слишком слепа, и потому ему не пришлось расстаться с жизнью прежде, чем успели явиться на помощь. Все ограничилось тем, что он потерял два — три клочка волос.
Обида, нанесенная вдове, была вместе с тем обидой для всего племени, и потому необходимо было наказать бледнолицего, который имел дерзость объявить, что смерть для него предпочтительнее брака с почтенной вдовой. Молодые воины выказывали живейшее нетерпение начать пытку. Вожди не находили причин медлить, и Райвенук принужден был подать роковой сигнал.
Глава XXIX
Известно, что индейцы в подобных случаях находили одно из величайших наслаждений подвергать испытанию терпение и твердость своих жертв. С другой стороны, сами индейцы во время пытки считали долгом чести не обнаружить никакого страха и казаться нечувствительными к физическим страданиям. Они только подстрекали ярость своих палачей резкими ругательствами в надежде ускорить свою смерть. Чувствуя, что его организм не в силах выносить больше смертельных мук, изобретенных дьявольскою утонченностью жестоких врагов, индеец выдумывал для них самые обидные названия и этим выводил из терпения какого-нибудь палача, который прекращал его жизнь одним ударом. Но Зверобой, имевший свои понятия об обязанностях человека, не считал необходимым прибегать к этому средству возбуждать неистовство своих врагов и твердо решился вытерпеть все страдания.
После сигнала несколько смельчаков выступили вперед с томагавками в руках и приготовились употребить в дело это страшное оружие. Требовалось ударить в дерево как можно ближе к голове жертвы, но так, однако, чтобы не коснуться ее. Попытка опасная и смелая, которую позволяли только самым опытным молодцам, доказавшим свое искусство владеть томагавком. Все же иногда случалось, что пленник благодаря промаху погибал, к общей досаде, гораздо раньше определенного срока. На этот раз Райвенук и другие старшины не без причины опасались, что мысль о судьбе Барса, вероятно, подстрекнет кого-нибудь поскорее доконать осужденного пленника, быть-может, тем же томагавком, которым сам он совершил убийство. Таким образом, жизнь Зверобоя на первых же порах висела на волоске.
Однако, оказалось, что вся молодежь, выступившая на этом своеобразном соревновании, горела больше желанием выказать свою удаль, чем отомстить за смерть убитых товарищей. Каждый приступал к своим приготовлениям с чувством соперничества и казался более озабоченным, чем жестоким. По этим признакам Райвенук начинал думать, что ему, может-быть, удастся спасти Зверобою жизнь.
Первым вышел молодой человек по имени Ворона, еще не имевший случая заслужить более воинственное прозвище. Он славился больше своими притязаниями, чем ловкостью, и знавшие его не без основания думали, что пленнику не миновать беды, если Ворона запустит своим томагавком. Впрочем, молодой гурон не питал к Зверобою ни малейшей злобы и старался только отличиться перед своими сверстниками. Зверобой тотчас же понял неопытность этого молодца, когда увидел, что старшины втихомолку дают ему наставление и советы. Они допустили его к упражнению единственно из уважения к отцу, старому, заслуженному воину, который оставался в Канаде. Зверобой, однако, умел сохранить все наружное хладнокровие. Он сказал сам, что час его настал и что еще нужно благодарить судьбу, если неопытная рука поразит его смертью прежде начала пыток. Ворона приосанился, подбоченился, загнув голову, взмахнул — и страшный томагавк, описав в воздухе круги, прожужжал в трех или четырех дюймах от щеки пленника и вонзился в большой дуб, бывший на несколько ярдов позади. Свист и шиканье раздались со всех сторон к величайшему огорчению молодого человека, который и сам видел свою неловкость. Но в то же время все вообще и каждый порознь удивлялись необыкновенной твердости, с какою Зверобой выжидал рокового удара. Голова была единственною частью его тела, которою он мог двигать, и зрители надеялись, что он будет вертеть во избежание удара, но Зверобой оставался совершенно неподвижным, как статуя. Он не хотел прибегать к самому естественному и употребительнейшему средству — к зажмуриванию глаз, и это редкое бесстрашие поразило изумлением даже самих старшин.
