Луис Ламур - Когда говорит оружие
Он вытащил останки койота на сушу, собрал сухие ветки, разжег костер. Когда набралось немного углей, целый слой их толщиной в пару дюймов высыпал на воду в лотке, установил его на огне, потом подбросил еще веток и стал ждать.
На пустыню опустилась черная ночь. Пламя костра отражалось на скалах и ветвях ивы, дым и искры, поднимаясь вверх, исчезали в темноте.
Когда вода закипела, Спек плоской палочкой снял толстый слой накипи и грязи, добавил угля. Еще раз снял накипь и только тогда отставил лоток в сторону — остывать.
Казалось, ему помогал уже один вид воды. Голова просветлела, и он мог спокойно обдумать возникшую ситуацию. Он преодолел половину пути. А шел к тому месту, которое хорошо знал, где можно вдоволь напиться и где живет человек, который одолжит ему коня. Коня и револьвер.
Заставив себя не думать о мучившей его жажде, Спек откинулся назад и прислонился спиной к скале. Губы у него пересохли, язык во рту превратился в деревяшку. Он прикрыл воспаленные глаза и прислушался, будто заключенный в камере, как тихонько и редко-редко в озерцо падали капли.
Только через час позволил себе попить в первый раз. Набрал немного воды в рот и держал ее там, чувствуя, как драгоценная жидкость возвращает его к жизни. Затем медленно проглотил. Испекшееся нутро охватила спасительная прохлада. Словно этот маленький глоток проник в каждую клеточку усталого тела.
Он смочил водой губы, лицо, затем разрешил себе второй глоток. Немного погодя отыскал в скале углубление примерно с фут шириной, положил на него лоток, ударами круглого камня придал железу форму ведра. Вернувшись к огню, вскипятил новую порцию питья с углем, вылил ее в то каменное углубление и проделал это несколько раз. Туда тоже бросил угли, лег на землю и почти сразу же уснул, зная, что к восходу солнца вода сделается прозрачной и сладкой.
Спек давно выработал привычку просыпаться по желанию в нужное время. Теперь, несмотря на вымотанность, встал задолго до наступления зари. Открыв глаза, почувствовал, что изрядно продрог от ночной прохлады и поспешно развел костер, чтобы согреться. Затем вволю напился. Спустя немного времени снова попил. И наконец, огляделся вокруг.
У озерца росла мясистая юкка. Он сорвал ее длинные плоды. Один поглотил сырым, остальные поджарил вместе с луковицами лилии. Когда поел, нашел плоский пористый камень из песчаника и стал черпать им оставшуюся в водоеме воду. И хотя ее было мало, потребовался целый час, чтобы полностью его осушить.
Время от времени он делал перерыв, отдыхал. Один раз из оставшегося табака свернул цигарку. Лично ему не требовалось воды больше, чем было теперь в его ведре, но ведь другие люди, которые тут пройдут, не будут знать о койоте, о том, что озерцо отравлено. Спек не был до конца уверен, поможет ли то, что он собирался сделать, но хотел как-то обезвредить водоем для тех, кто, возможно, захочет из него напиться.
Когда вычерпал все, плоским камнем выгреб со дна грязь и расширил отверстие, из которого по капельке поступала вода. Потом сел, доел плоды юкки с луковицами лилии, попил еще.
Озерцо медленно наполнялось — к вечеру воды наберется достаточно, а он с первыми лучами солнца отправится в путь.
Через три дня Спек уже сидел на лошади. Ко взятому в долг седлу был прикреплен винчестер, а к поясу — старенький, но вполне пригодный для дела кольт.
Хозяева ранчо настаивали, чтобы он остался и отдохнул, но Спек не согласился. Флорен и Росс забрали золото, бросили его на верную смерть, однако вовсе не из чувства мести он отправлялся теперь на их поиски. Не потому, что так пострадал из-за этих воров, которых приютил в своем лагере, когда они почти умирали от жажды. Он принял выпавшие на его долю страдания как должное, как принимал многое другое, просто как часть жизни в пустыне. Но вот украденное золото принадлежало только ему и он должен его вернуть!
Спек не выглядел сильным мужчиной, но упорства ему было не занимать. Годы и условия жизни выжали из него всю мягкость, которая могла быть, а взамен дали эластичность сыромятной плети. Не задира, он умело пользовался оружием, как солдат в войне с апачами, как охотник на бизонов. Не раз применял его в стычках с индейцами племен мохаве и пима.
Ему не требовалось никакой подсказки, чтобы разгадать план Флорена и Росса. Первым делом они поедут в Тусон. Это довольно далеко. Но там виски, женщины, для города в этом необжитом крае на редкость хорошая еда.
И вот ясным утром, едва рассвело, Том Спек въехал на своей лошаденке на главную улицу Тусона, где бродили свиньи, ослики, лаяли собаки, крутились голозадые мексиканские мальчишки. Том был худощавым, невысоким — не выше шести футов, чуть старше тридцати лет. Он только что прошел школу прерий, поэтому выглядел невзрачно — в выцветших брюках, куртке из оленьей кожи и потрепанной шляпе с узкими полями.
Вскоре, спешившись, зашел в салун «Шу-Флай» — длинное, окрашенное в желтый цвет строение из саманного кирпича, с утрамбованным земляным полом. Сосновые столы здесь покрывались дешевыми скатертями. Но для Тома Спека, который за столом-то сидел четыре раза за два года, «Шу-Флай» был вершиной культуры и гастрономического вкуса. Тут не подавали меню и люди не привередничали — ели то, что подавали. На этот раз из-за нескольких нападений апачей на караваны с продуктами из Эрмосильо, еда была скромной — вяленое мясо, томаты, тушеный чернослив и кофе. Все, кроме кофе и чернослива, оказалось обильно сдобренным красным перцем. Но можно было полакомиться медом, поставляемым с ранчо «Тиахуана», расположенного недалеко от границы.
Том Спек целиком отдался еде, однако не переставал слушать, о чем говорилось вокруг. «Шу-Флай», как всегда в это время, был переполнен, и разговоров велось немало. У парня, убирающего со столов, он спросил, не объявлялись ли здесь золотоискатели, которым сильно пофартило. Парень не знал, но сидящий рядом мужчина поднял голову и положил вилку.
— Да, в «Конгресс-холле» какой-то пижон платил за выпивку песком. Хвалился, что добыл целую кучу в Джиле.
— Здоровенный такой? Блондин? — поинтересовался другой мужчина, сидящий у стойки бара. — Видел его. Сильно смахивает на конокрада из Санта-Фе. За ним охотились.
Том Спек поддел вилкой кусок вяленого мяса и задумчиво разжевал его. Собрал остатки с тарелки горбушкой хлеба. Проглотил кофе, положил доллар на стол, поднялся. Описание точно совпадало с Флореном.
Солнце ослепило его на выходе, пришлось подождать, пока глаза привыкнут к яркому свету, затем направился к «Конгрессу».
Немного замедлив шаг, проверил, легко ли выхватить кольт, только тогда открыл дверь.
Несмотря на ранний час, салун был забит людьми. За одним из столов, похоже, играли всю ночь напролет. Несколько мужчин стояли у бара. Один из них — настоящий гигант, в высокой шляпе и черной куртке. Спек знал, что его зовут Маркусом Даффилдом, одно время он был начальником городской полиции, теперь служил почтовым инспектором, но по-прежнему оставался главным авторитетом в делах, связанных с оружием.
