Э. Шевалье - Черноногие
Произнося эти слова, он тревожно шагал по берегу взад и вперед.
«И что, в сущности, наша жизнь? — продолжал он размышлять, облокотившись на утес. — Для людей великих, окруженных почестями, жизнь — это мыльный пузырь, мечта, обман. Что значит преступление? Обида, причиненная другому. Какое преступление самое большое? Говорят, человекоубийство. Как знать? Воровство, может, и хуже. Не лучше ли убить человека, у которого отнимаешь средства к существованию? Ну, какая выйдет беда, если этот маленький бездельник лишится дыхания именно в этот вечер, а не через десять лет? А, вот они перестали грести. Хоть и темно, а все их движения ясно видны в сумерках. Вот они привязывают камень. Все готово; они поднимают его, раскачивают и — бултых! Волны сомкнулись над ним. Прощай, Волчонок!»
Глава XXXIX
ФОРТ ГЭРИ19
— Истинно скажу тебе, друг Кенет, не видывал еще такого скучного однообразия, как эта местность, — сказал Авраам Гэмет, — сплошь прерия, никакой красоты. Недостает холмов и лесов. Жалкая страна! А далеко ли простирается поселение вниз по течению реки?
— На пятьдесят миль, — отвечал Айверсон, — оно было основано в 1812 году графом Селькирком, человеком энергичным и предприимчивым.
— Мне известно это, а также и то, что предприятие графа чуть было не потерпело неудачу. Бедные эмигранты, его спутники, должны были бороться с преследовавшими их наводнениями, холодом, саранчой. Но Томас Дуглас был человеком с железной волей. После каждого поражения он умел пробуждать мужество в своих стрелках. Очень редко люди выносили так много бедствий — холода, голода и преследований. Рассмотри берега Красной реки, и ты увидишь результаты настойчивого труда.
— Довольно смешно, что вы спрашиваете меня о стране, которую сами так хорошо изучили, — ответил Кенет, улыбаясь.
— Да, — продолжал Гэмет, как бы рассуждая сам с собой, — то была великая мысль устроить монополию или так называемую Компанию Гудзонова залива, которая имеет почти всемогущее влияние на такую необъятную страну. Она имеет свои управления на севере, юге, в Колумбии 20 и Монреале, на таких пространствах, на которых могли бы разместиться целые королевства.
— Предприятие действительно гигантское, и нет сомнений, что оно приведено в исполнение с необычайным искусством, энергией и успехом, но совсем не о том я желал бы поговорить с вами. Признаюсь, необыкновенное участие, высказанное вами во многих случаях ко мне — не на словах, а на деле — возбудило во мне живейшее и весьма извинительное любопытство. При разных обстоятельствах в вашем характере обнаружились странные контрасты. Я внимательно наблюдал за вами. Бывают минуты, когда квакер и ханжа уступают в вас место глубокому знатоку человеческой натуры, благородству души и почти рыцарской храбрости, что именно и поражает контрастом с вашими выходками.
При этом Кенет почти робко поглядел на своего спутника, сам не понимая, почему чувствует к нему какое-то особенное уважение, доходившее до робости.
Оторвав взгляд от линии поселений, Авраам Гэмет устремил его на молодого человека, полуудивленный и как будто раздосадованный.
— Истинно говорю тебе, друг Кенет, — произнес он величественно, — у тебя много недостатков, но ты одарен, по крайней мере, талантом откровенности. Не удивляйся, если я иногда отклоняюсь от веры предков. Пойми, что и я бедный грешник, способный падать на каждом шагу. Поистине в сердце человеческом есть всегда стремление ко злу. Очистится ли когда-нибудь от несовершенства мой жалкий характер? Исцелюсь ли я когда-нибудь от греховных помышлений? О-о-ох! Ох-о! О!
Неподалеку от них показалось добродушное, забавное лицо Ника Уинфлза, вышедшего из форта. Его неразлучный друг, Напасть, не отставала ни на шаг, выступая со свойственной ей величавостью.
— Не могу поверить, чтобы вы были тем, кем хотите казаться! — воскликнул Кенет раздраженно.
— Не в лицемерии ли ты обвиняешь меня, юноша? Не осуждай человека, который старается смиренно исполнить свой долг, насколько умеет. Я желаю жить в мире со всеми ближними и делать столько добра, сколько случай доставляет мне возможности.
— Надеюсь, я не прерываю вашей проповеди, Широкополый? — воскликнул Ник, подхватив последние слова. — Проповеди — это совсем не мое дело, ей-богу так, покорный ваш слуга! Терпеть не могу, когда люди стонут, охают, хнычут и кривятся, сами не понимая из-за чего. Это напоминает мне, как когда-то мой дедушка, знаменитый путешественник, был в Центральной Африке… Но этот анекдот я расскажу вам когда-нибудь после, потому что не хочу оказаться неблагодарным к тому, который со времени нашего первого знакомства подал столько примеров мудрости по поводу способов, как убивать индейцев и выпутываться из разных затруднительных обстоятельств.
— Я преподавал способы убивать индейцев? — воскликнул Гэмет, всплеснув руками и подняв глаза к небу с видом оскорбленной невинности. — Это я-то убивал индейцев?
— Ну да, ей-же-ей! Именно вы.
— Протестую против такой клеветы. Я, миротворец, символ кротости и тишины! Я, для которого не существует суеты мирской!
— А разве я не видел, как вы рубили направо и налево, вперед и назад в подземелье? Не я ли видел, в какое замешательство приводили вы разбойников своей манерой сражаться? О да, ей-ей!
— Неужели ты думаешь, друг Ник, что я тогда увлекся до такой степени насилия? — подхватил Авраам с видом искреннего раскаяния. — Неужели я не на шутку наносил раны удары, которые могли повредить физическому здоровью краснокожих язычников, в лапы которых бросила нас злосчастная судьба, для спасения юной девы и ниспровержения планов Марка, по прозванию Морау, действия которого поистине нечестивы, преступны, гнусны?..
— Остановитесь, Широкополый. Уф! Дайте дух перевести, а не то спущу на вас собаку, ей-же-ей спущу!
Ошеломленный наплывом слов, Ник отступал, а квакер, схватив его за руку, все ближе надвигался и все громче провозглашал свои речи над самым его ухом.
— Если хотите порушить нашу дружбу, то продолжайте оглушать меня! — воскликнул Ник с досадой. — Но помните, что вы скоро надорветесь на середине речи. Не забывайте участи моего третьего брата, который так же надрывался перед судьями в последний раз накануне смерти.
— Но если ты обвиняешь меня, друг Ник, — продолжал квакер, — то позволь же и мне защищать свою честь и оправдать себя от такого жестокого обвинения, сама вежливость требует того, хотя, может быть, понятия о вежливости являются для тебя очень отвлеченными по случаю долгого пребывания в дикой стране невежественного язычества и ослепления, где разница между добром и злом теряется в хаосе нелепых преданий, хотя для человека существенна потребность стремиться к истинному блаженству, к вечному блаженству бессмертной частицы, иначе называемой духом, существование которого признается и законами древности…
