Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 4
— Ах, какая прелесть, — сказала женщина, кивая на них головой, покрытой черной вуалью. — Этим можно чудно украсить волосы.
Один из мужчин сделал неуклюжую попытку сорвать вьюнок, высунувшись из окна. И тут Кларенса осенило. Когда карета стала подниматься на другой склон, мальчик по примеру пассажира, ехавшего на козлах, выпрыгнул из кареты и пошел пешком. Когда подъем кончился, он снова сел, весь красный и запыхавшийся, но с алой веточкой в исцарапанной, руке. Подавая ее мужчине на среднем сиденье, он сказал, как положено благовоспитанному мальчику:
— Вот, пожалуйста… Это для дамы.
Улыбка скользнула по лицам соседей Кларенса. Женщина мило кивнула ему головой в знак благодарности и кокетливо вплела веточку в свои блестящие волосы. Темноволосый мужчина, который сидел рядом с Кларенсом и до сих пор молчал, повернулся и суховато заметил:
— Если ты не сбавишь прыти, сынок, тебе нетрудно будет отыскать костюм по росту, когда приедешь в Сакраменто.
Кларенс не совсем его понял, но заметил, что двоих шутников на среднем сиденье вдруг сковала необычайная серьезность, а женщина отвернулась к окну. Он подумал, что совершил какую-то оплошность, заговорив о своей одежде и росте. Надо будет в дальнейшем вести себя более по-мужски. Такая возможность, казалось, представилась через два часа, когда карета остановилась у придорожной гостиницы, где, конечно, был и ресторан.
Некоторые пассажиры пошли в бар пропустить по рюмочке. Соседи Кларенса завели неторопливый разговор о сравнительных достоинствах прибрежных участков в Сан-Франциско; шутники на среднем сиденье по-прежнему любезничали с дамой. Кларенс выскользнул из кареты и преувеличенно молодцевато вошел в бар. Бармен совершенно не замечал его, посетители тоже, и это несколько смутило мальчика. Он постоял в нерешительности, затем вернулся к карете и открыл дверцу.
— Вы не откажетесь выпить со мной, сэр? — вежливо спросил он у похожего на фермера пассажира, который был с ним ласковее других. Наступило молчание. Мужчины на среднем сиденье круто повернулись и уставились на него.
— Адмирал приглашает вас выпить, — без тени улыбки пояснил один из мужчин соседу Кларенса.
— А? Ну да, конечно, — отозвался тот, и удивление на его лице сменилось выражением глубочайшей серьезности, — раз сам адмирал приглашает…
— Может быть, и вы с вашим другом не откажетесь? — застенчиво спросил Кларенс у этого мужчины. — И вы, сэр, — добавил он, обращаясь к темноволосому.
— Право, джентльмены, по-моему, отказаться просто неприлично, — церемонно сказал последний, обращаясь ко всем остальным. — Такая любезность со стороны нашего именитого друга — это огромная честь.
— Обратите внимание, сэр, что адмирал всегда на высоте, — отозвался другой с неменьшей серьезностью.
Кларенс предпочел бы, чтобы они отнеслись к его первому дружественному жесту не так церемонно, но из кареты они вышли с простыми и открытыми лицами, и он, немного робея, повел их в бар. Как на грех, он едва доставал головой стойки, и бармен снова не заметил бы его, если бы не быстрый, выразительный взгляд темноволосого, под которым небрежно улыбающееся лицо бармена тоже приобрело сверхъестественную серьезность.
— Адмирал угощает, — сказал темноволосый все с той же серьезностью, указывая на Кларенса и почтительно пропуская его вперед. — Мне чистого виски. Адмирал, поскольку он сейчас переселяется в другие широты, на сей раз, я полагаю, ограничится лимонадом.
Кларенс вначале решил было заказать себе виски наравне со всеми, но не уверенный, что будет вежливо отменить заказ гостя, и, быть может, слегка смущенный тем, что все посетители с такими же каменными лицами столпились вокруг него и его спутников, сказал поспешно:
— Да, пожалуйста, мне лимонад.
— Адмирал совершенно прав, — сказал бармен с бесстрастным выражением лица, наклоняясь вперед и с профессиональной тщательностью вытирая стойку. — Даже если человек всю свою жизнь привержен к спиртному, джентльмены, он всегда заказывает лимонад, когда переселяется в другие широты.
— Может быть, и вы с нами выпьете? — предложил Кларенс, просияв.
— Почту за честь, сэр.
— Мне кажется, джентльмены, — сказал высокий мужчина все так же приветливо и церемонно, — что тост у нас может быть только один — за здоровье адмирала. Пускай он здравствует долгие годы!
Все торжественно выпили. У Кларенса запылали щеки, и от волнения он выпил за свое здоровье вместе с другими. Но все же он был огорчен, что его гости мало веселятся; неужели, подумал он, мужчины всегда пьют так серьезно? И еще он подумал, что это, наверно, будет стоить недешево. Однако кошелек он держал в руке наготове, так, чтобы все видели: ведь уплатить из своего кармана за выпивку — это не самое последнее из тех мужских удовольствий, какие он мечтал изведать, начав независимую жизнь.
— Сколько с меня? — спросил он с нарочитой небрежностью.
Бармен привычным взглядом окинул помещение.
— Вы, кажется, сказали, что угощаете всех. Ну, скажем, двадцать долларов для ровного счета.
Сердце у Кларенса упало. Он уже слышал, какие в Калифорнии высокие цены. Но двадцать долларов! Да это половина всех его денег. Тем не менее он героическим усилием совладал с собой и дрожащими руками отсчитал деньги. При этом ему показалось, что стоявшие вокруг повели себя странно и даже не совсем по-джентльменски: они вытянули шеи, заглядывая ему через плечо, чтобы увидеть содержимое кошелька. Впрочем, высокий мужчина объяснил причину такого любопытства.
— Кошелек у адмирала, джентльмены, не простой. Позвольте-ка, — сказал он, с величайшей осторожностью беря его из рук Кларенса. — Как видите, он новейшего фасона, на него стоит посмотреть.
Он передал кошелек стоявшему позади, а тот пустил его дальше по рукам, под дружные возгласы: «Это что-то новенькое!», «Новейший фасон!», — по которым Кларенс мог определить, у кого кошелек сейчас. Вскоре кошелек вернулся к бармену, который тоже попросил разрешения взглянуть и церемонно настоял на том, чтобы самому положить его Кларенсу в боковой карман, словно это была его святая обязанность. Тут кучер крикнул: «Все по местам!» Пассажиры поспешно расселись, и этого случая как не бывало, ибо, к удивлению Кларенса, его друзья, которые были так внимательны к нему минуту назад, вдруг заинтересовались мнением нового пассажира относительно политических перипетий в Сан-Франциско и забыли о Кларенсе. Женщина с вуалеткой пересела на другое место, и ее черноволосая голова уже не была видна. Кларенса, который только что был полон самых радужных надежд, вдруг охватило безнадежное разочарование. Впервые он так остро почувствовал свою полнейшую ничтожность в этом мире и неприспособленность к новой жизни.
