Патрик Витт - Братья Sisters
Я проводил Чарли в его комнату и помог улечься на голый покосившийся тюфяк. Потом сказал, что мне надо отлучиться по делу, и братец даже не спросил по какому. Ему было не до меня. Зевнув и громко щелкнув зубами, он помахал мне культей.
Я оставил братца лежать в наркотической дреме, а сам вышел. На пороге задержался и оглядел наше поврежденное скудное имущество. Я никогда особенно не любил этот дом, но при виде заляпанных вином простыней, битых тарелок и чашек понял: больше я сюда не вернусь.
До города был час езды. Много дней я провел в дороге, но усталости не испытывал. Рассудок сохранил трезвый и свободный от страха.
Особняк Командора стоял погруженный во тьму, только теплился жиденький свет в окнах верхнего этажа. Луна висела высоко. Я спрятался под раскидистым кедром на границе владений. В этот момент через заднюю дверь вышла служанка. Неся под мышкой пустое корыто, она тихонько ругалась по пути к отдельному домику. Я выждал пятнадцать минут и, когда служанка не вернулась, прокрался к черному ходу. Девушка забыла запереть дверь, и я беспрепятственно проник на кухню. Здесь было тихо и прохладно, кругом царил порядок. Чем, интересно, Командор обидел служанку? Я снова оглянулся на ее домик. Ничего не изменилось, разве что девушка зажгла на подоконнике свечу.
Я поднялся на второй этаж по застеленным ковром ступенькам и застыл у двери в комнату Командора. Изнутри доносилась отборная брань: Командор распекал кого-то из подчиненных. Кого и за что – я не понял, виновный едва слышно бормотал извинения. Получив нагоняй, он направился к двери. Когда подошел совсем близко, я вжался в стену со стороны петель.
Револьвера при мне не было. Вооруженный лишь круглым штыком, я приготовился, однако человек вышел и меня не заметил, сразу стал спускаться вниз, на первый этаж. Он покинул особняк через черный ход, и я приник к окну в конце коридора, проследил, как разобиженный прихвостень Командора входит в домик служанки. Вот он выглянул в окно, и я шмыгнул в тень, присмотрелся к перекошенному лицу, по которому сразу понял: этот человек умеет творить только зло. И тем не менее вот он стоит, оскорбленный, униженный, не в силах отстоять свою гордость. Потом он задул свечку, погрузив домик во тьму, а я прокрался назад, к открытой двери в комнату Командора.
Она занимала второй этаж полностью: никаких стен, просто мебель расставлена так, чтобы создать ощущение разделенности. В темноте горели редкие настольные лампы да канделябры. Из-за китайской ширмы в дальнем углу поднимались сизые клубы сигарного дыма. Заслышав голос Командора, я застыл на месте, подумал, что в комнате, кроме нас двоих, еще кто-то есть. Однако хозяину дома не ответили, и я понял: он один, просто, нежась в ванне, ведет разговор с кем-то воображаемым. Как-то странно купание воздействует на мозги…
Сжав рукоятку штыка покрепче, я пошел к ширме. Ступать старался по коврам – те скрадывали шум от шагов. Обогнув ширму, я вскинул клинок, приготовился вонзить его в сердце Командору и… застыл, невольно отведя руку в сторону. Тот отмокал в воде, положив на глаза салфетку. Передо мной в медной ванне лежал человек, чье влияние ощущалось даже в самом дальнем, глухом уголке этой страны: безволосое тело, впалая костлявая грудь; пепел с кончика сигары вот-вот упадет в воду. Дребезжащим голоском Командор говорил:
– Господа! Сегодня я задам вопрос, на который не многие знают ответ. Посмотрим, сможете ли ответить вы. Итак, что делает человека великим? Кто-то говорит, богатство. Другие – сила характера. Третьи утверждают, будто велик тот, кто владеет собой. Или же тот, кто яро поклоняется Богу. Однако стойте, я отвечу сам. Скажу, что делает человека великим, и надеюсь, сегодня вы прислушаетесь ко мне и примете мои слова всем сердцем и душой, усвоите их смысл. Ибо – да! – я намерен одарить величием и вас!
Кивнув, он поднял ладонь, принимая воображаемые аплодисменты. Потом глубоко затянулся сигарой. Пепел упал в воду и зашипел. Отводя его подальше от себя, Командор наугад поплескал рукой.
– Благодарю. О, благодарю, спасибо. – Набрав полные легкие воздуха, он заговорил уже с нажимом, громче: – Велик тот, кто в силах отыскать в нашем материальном мире пустоту и наполнить ее частицей себя! Велик тот, кто одной только силой воли способен на пустом месте сколотить состояние! И, наконец, велик тот, кто из ничего способен сделать нечто! Перед собравшимися здесь я говорю – и поверьте мне на слово, господа: мир вокруг нас и есть это самое ничто!
И тогда одним быстрым движением я отбросил штык и надавил на плечи Командору. Как только его голова оказалась под водой, он замолотил по воздуху руками и ногами. Кашляя и задыхаясь, Командор издавал причудливые звуки:
– Кхэх, кхэк, кхэх!
Они отражались от стенок ванны и волнами проходили через ноги мне в живот. Командор теперь бился за жизнь не как человек, а как животное. Он рвался наверх с удвоенной силой и яростью, но я держал его. Держал крепко, не давая подняться. Чувство правоты придавало смелости, ничто не сбило бы меня с пути, не помешало довести начатое до конца.
Салфетка спала с глаз Командора, и он взглянул на меня из-под воды. Я не хотел видеть его глаз, однако передумал, решив, что так правильнее, и заглянул в них. Я поразился увиденному: Командор, как и многие до него принявшие смерть, просто-напросто испугался. Он признал меня и все равно, кроме страха, ничего не испытывал.
В глубине души я, наверное, даже хотел, чтобы Командор увидел мое лицо и запоздало раскаялся. Надо было выказывать мне большее уважение, а теперь время упущено. Однако мир у него перед глазами, скорее всего, взрывался красками, на смену которым пришла бездна. Черная, как ночь или все ночи вместе взятые.
Когда Командор наконец сдох, я приподнял его, так чтобы голова немного торчала над поверхностью воды. Словно он захлебнулся по пьяни. И не было ни капли достоинства в такой кончине: мокрые волосы облепили череп, у самого лица плавает окурок сигары.
Выйдя через переднюю дверь, я поехал обратно в нашу хижину. Чарли спал и ехать куда-либо наотрез отказался. Начхав на протесты братца, я взгромоздил его на Шустрика, привязал к седлу, и мы отправились к матушке.Эпилог
Высокая трава серебрилась росой в рассветных лучах. Когда мы ехали по тропинке к дому, Чарли, добивший пузырек с морфином, храпел на широкой спине Шустрика. Я столько лет не видел отчий дом и передумал всякое. Вдруг он разрушен? И что делать, если не застану матушку? Но вот я увидел его, дом: он в полном порядке, недавно покрашенный, сзади появилась пристройка, огород зеленеет, а среди посадок торчит пугало. Оно мне кого-то напоминало. И я понял кого. Папашу. Пугало было одето в отцовский сюртук, шляпу и штаны.
