Евгений Костюченко - Граф Орлов, техасский рейнджер
— Убирайтесь все! — приказал главарь. — Что, нет других дел? Мертвых закопать! Индус! Собери людей, пусть начинают чинить то, что наломал Уолли.
Он поднялся по ступеням веранды и, не оборачиваясь, бросил:
— Давай потолкуем, друг.
Орлов понял, что эти слова относятся к нему и, отодвинув плечом Кривого, направился следом.
Джерико уселся за стол. Орлов, не дожидаясь приглашения, сел напротив.
— Так ты знаком с Родригесом?
— Нет. Я просто заглянул к нему по дороге. Я в тех краях недавно, а он всех знает. Я подумал, что он подскажет мне, к кому обратиться. Он и подсказал.
Джерико поднял палец:
— Значит, ты искал покупателя, и Эстебан свел тебя с Пабло, так?
— Какой еще Эстебан?
— Так зовут Родригеса.
— Ну, мы с ним не знакомились, — сказал Орлов. — Но ты всё понял верно.
— А что ты делаешь в тех краях?
— Вкалываю на железной дороге. Взрывником. Сам знаешь, как платят работягам. Гроши. А если еще и в карты не везет… — Капитан снова полез в карман за кисетом и трубкой. — В общем, каждый ищет, где подработать. А у меня как раз накопились лишние ящики. Вот я и подумал, что они только место в палатке занимают, и пора бы от них избавиться.
Он закурил, ожидая новых вопросов. Но Джерико молчал, разглядывая его руки.
— Ты не похож на работягу, — сказал он, наконец.
— Ну да. У меня работа тонкая. Ответственная работа. С кайлом или тачкой корячиться — это не для меня.
— Сколько заказал Пабло?
— Он сказал: вези всё, на месте рассчитаемся.
— Ты привез?
Капитан Орлов кивнул.
— Пабло здесь нет, — сказал Джерико. — Но я с тобой рассчитаюсь. Сколько ты хочешь?
— Две сотни. По сотне за ящик.
— Идет.
Джерико с преувеличенной торжественностью протянул ему руку, и капитан Орлов, помедлив, пожал ее.
— Где ящики?
— В надежном месте. — Капитан добавил с обидой в голосе: — В таком месте, где у человека не отнимают лошадь только потому, что видят его впервые.
— Ты знал, куда едешь, — усмехнулся Джерико. — Что ж, я отправлю с тобой ребят. Деньги будут у них. Отдашь им ящики, они заплатят.
«Как же, заплатят они», — подумал Орлов, вставая из-за стола.
— Через полчаса выезжаем, — сказал он.
— Сядь, солдат, разговор не окончен, — Джерико показал пальцем на скамейку. — Ты же — армейский? Служил? Ладно, не выкручивайся, я тебя насквозь вижу. «Через полчаса выезжаем»! Так мог сказать только тот, кто привык командовать. Ты офицер? Ясно, бывший офицер. Почему уволился? Проиграл полковую кассу? Застрелил на дуэли сослуживца? Я повидал вашего брата, и у всех примерно одна и та же история. Ты не подумай, я не стану допытываться. Твоя жизнь — это твоя жизнь, и только твоя. А моя жизнь — она не только моя, и потому чуть важнее твоей. Потому что от меня зависят другие люди. Много людей. Они живут только потому, что я того хочу. Хочу — живут, не захочу — сдохнут.
Он замолчал, надменно улыбаясь и откинув голову.
— Ты это к чему? — не садясь, спросил Орлов.
— Сядь!
Он присел на край соседнего стола.
Тогда Джерико вскочил и тоже уселся на стол, поставив ноги на скамейку.
— Да, ты офицер. Не любишь подчиняться? Мы, вроде, ровесники. Значит, ты, наверно, полковник? Я же видел, как ты идешь под пулями. Для тебя пули — как мелкий дождик. Не боишься смерти? Не боишься, знаю. Я тебя раскусил, солдат. Воевал с апачами? Наверно, и команчей погонял по каньонам, да? Было дело?
Капитан Орлов задумчиво разглядывал потолочную балку.
— Что молчишь? Отвечай!
— Что я могу ответить? Ты тут, как я погляжу, самый главный. Наверно, твои помощники тебе никогда не возражают. Да их и нет у тебя, помощников. Ты всё решаешь сам. Ты же всех насквозь видишь. Если я скажу, что никогда не был полковником и не воевал с апачами, ты мне просто не поверишь. Ты же лучше меня все знаешь. Ты же меня раскусил.
— Прав был Кривой, прав, — засмеялся Джерико. — Таких наглецов, как ты, я еще не видел. Ты хоть понимаешь, что твоя жизнь на волоске висит?
— Ты сам сказал, что моя жизнь ничего не значит, — равнодушно ответил Орлов. — И это — чистая правда. Если меня не станет, никто не огорчится. А мне уже будет все равно. Ну так что? Мне ехать за товаром? Или тебе просто нужен был повод для разговора?
— Мне нужен товар. Но и разговор был нужен. — Джерико соскочил со стола и хлопнул Орлова по плечу. — Отправляешься через час. До темноты обернешься?
— Зачем? — недовольно спросил Орлов. — Я не собираюсь возвращаться. Отдам ящики, получу деньги, и — счастливо оставаться.
— Не спорь, друг. Никогда не спорь со мной. Просто потому, что я вижу немного дальше, чем все вы, даже самые умные. И я вижу, что ты вернешься. Вернешься и станешь мне помогать. Мы сработаемся. И ты получишь новое звание. Мы станем звать тебя Полковником. Иди, собирайся. Ребята будут ждать тебя у старого колодца на околице.
17
Воин должен воевать, и каждая секунда его короткой жизни должна быть наполнена подготовкой к бою. К бою, который, быть может, никогда не состоится. Или к бою, где солдат падет в первое же мгновение. Не важно. Бой — вот ради чего живет воин.
Капитан Орлов предполагал, что именно так жили древние воины — легионеры Цезаря, степняки Чингисхана и викинги Рюрика. Его же армейская служба была переполнена множеством бесполезных и бессмысленных занятий. А ведь Орлов состоял в элите. Служить при Генштабе — это совсем не то, что в гвардейском полку или же в линейных частях. Но и здесь он видел то же, что и в самом захудалом гарнизоне: муштра и лизоблюдство, круговерть бумаг и предписаний, интриги, сплетни и пьяный разгул… Оказавшись за кордоном, он вырвался из-под гнета рутины. Однако зараза бессмысленности, как выяснилось, перекинулась и на него.
Он это понял, когда поймал себя на том, что снова и снова пытается составить план действий. Чем еще занимаются командиры на всех уровнях? Либо составляют планы, либо рапортуют об их исполнении. При этом ни один план никогда и нигде не был исполнен так, как предписывалось. Планы составляются при одной ситуации, а выполняются — при другой. Невольно приспосабливаешься, а значит — отступаешь от плана. В таком случае победный рапорт есть ложь. А составление плана — лишь бессмысленная попытка предсказать будущее.
«Вот Джерико, к примеру, никаких планов не составляет, — думал Орлов. — Действует интуитивно? Возможно. В этом его сила. Он непредсказуем. Он не идет натоптанными тропами, где может спрятаться засада. А мы рассчитываем, что он будет двигаться только по тем дорогам, которые и нам хорошо известны. Мы ждем, что он согласится участвовать в нашем любительском театре. Нам кажется, что он играет одну из ролей в пьесе из общеизвестного репертуара. А он просто живет. Как зверь, свободный и неукротимый зверь».
