Джек Хиггинс - Гнев Божий
— На ней. Как видишь, ничего невозможного нет.
Я впервые увидел на лице старого индейца улыбку.
* * *Прощание с Мойядой было трогательным. Морено никак не хотел нас отпускать, заявив, что уже послал гонца к Кордоне в Хуанчу и что мне следует дождаться приезда лейтенанта.
Перед посадкой в «мерседес» он со слезами на глазах крепко обнял меня и похлопал по спине, видимо посчитав, что живым меня больше не увидит. Интересно, что никто из присутствующих при прощании так и не вызвался составить нам компанию. Подхваченная ими фраза: «С Богом!» — которую произнес Морено напоследок, гулким эхом долго звучала у меня в ушах.
* * *Я с радостью покидал Мойяду, и причин для этого было предостаточно. Теперь я знал, что никогда больше не увижу этот городок, так как приехать сюда снова желания у меня не было.
В конце концов, Ван Хорн, кем бы он ни был, погиб за тех, кто не был в состоянии постоять за себя. Оправданий их безволию найти можно было много. Убогая жизнь, которую они влачили, долгие годы страданий, выпавших на их долю, привели к тому, что насилие и жестокость стали восприниматься ими как само собой разумеющееся. Они не только не могли защитить себя, но и не хотели даже пошевелить пальцем, чтобы помочь другим.
Думая о них, я испытывал сильное чувство горечи. Меня тошнило и от них, и от той гнилой земли, на которой они жили, называя ее почему-то страной. Мне удалось подавить в себе раздражение, и я сбросил скорость, чтобы без риска взобраться вверх и миновать горный перевал. Когда мы катили вниз, дождь начал ослабевать, а туман рассеиваться. Съехав с невысокого склона, мы оказались в огромной долине, усеянной мескитовыми деревьями и огромными кактусами. Миновав обрамляющие долину заросли акации и кустарника, растущих по пологим склонам ущелья, мы въехали на плоскую песчаную равнину.
Нажав на тормоз, я остановил машину. Начита, выскочив из «мерседеса», обежав вокруг, вскоре вернулся обратно.
— Как я и думал, они поехали этой дорогой. На земле остались их следы.
На военной карте полковника была четко обозначена старая горная дорога. Она брала начало в долине, где мы теперь находились, и уходила от нее резко в сторону. Судя по карте, эта вытянутая почти в прямую линию дорога была кратчайшим путем до Понеты. Двадцать миль, возможно, чуть меньше, половину из которых нам предстояло преодолеть по горам.
Это был наш шанс, не воспользоваться которым я просто не мог. Как только Начита занял свое место в автомобиле, мы тронулись в путь. Проехав в восточном направлении по самому краю пустынной местности около пяти миль, свернули на север и проскочили оставшуюся часть равнины, покрытую спекшейся под жарким солнцем смесью песка и глины, со скоростью двадцать пять миль в час, которая Начите, должно быть, показалась просто бешеной.
* * *Мы благополучно достигли противоположной стороны долины и, оказавшись у подножия горной гряды, повернули на запад. Преодолев еще несколько миль по краю долины, машина подъехала к тому месту, откуда с узкого провала между горами и начиналась та самая дорога. Все было в точности как на карте полковника Бониллы.
Я сбросил скорость. Дорога круто шла вверх по поросшему тополями и мескитовыми деревьями склону, на верхнем участке которого виднелись одиноко стоящие сосны. Далее склон уходил резко в сторону, и мы, прижавшись почти вплотную к скалистому горному отрогу, на медленной скорости обогнули торчащую из-под земли скалу и, оказавшись на самом верху ущелья, увидели перед собой Понету.
Поселок оказался гораздо больше, чем я предполагал, и, судя по размеру каменной церкви с огромной плоской крышей, когда-то играл важную роль в жизни этой части Мексики. Церковная звонница была сильно повреждена, скорее всего, в результате артиллерийского обстрела.
Остальные строения представляли собой домики, в большинстве своем без крыш и с потрескавшимися саманными стенами. Повсюду виднелись следы ожесточенного боя.
Как только мы въехали на центральную улицу Понеты, Начита сразу взял в руки свой старенький «винчестер». Но в поселке никого, кроме нас, не было, не считая ящериц, гревшихся на развалившихся стенах домов, да стаи черных воронов, наблюдавших за нашей машиной с самого верха разрушенной звонницы. Я остановил «мерседес» в центре площади рядом с высохшим фонтаном.
Вынув фляжку с водой, прополоскал горло и передал ее Начите. Несколько воронов, взлетев с колокольни, огласили окрестности своим мерзким криком. Солнце скрылось, и я непроизвольно поежился, снова ощутив себя кельтом.
— Мрачное место. Много людей здесь погибло, — угрюмо произнес Начита.
Я кивнул ему в ответ.
— Чтобы оценить обстановку, подождем их на въезде в поселок.
На краю поселка мы нашли строение с тремя уцелевшими стенами. Лучшего укрытия для машины не придумать, решил я и без проблем загнал «мерседес» внутрь домика. Затем мы вернулись к тому месту, где дорога делала зигзаг, и вскарабкались на вершину скальной гряды, поросшей густым кустарником.
Сверху нам открывался вид на дорогу, по которой должен был проехать отряд Томаса де Ла Плата. Начита распугал затаившихся в кустах змей, после чего мы залегли и стали ждать. У меня был при себе пулемет «томпсон», а у Начиты — «винчестер». Если мы откроем огонь по бандитам, то в перестрелке может пострадать Виктория, подумал я. В такой ситуации слишком многое зависело уже не от нас, и это больше всего меня беспокоило. Никогда прежде, участвуя в подобных операциях, я не волновался за чужую жизнь так, как сейчас.
Я откинулся на спину, положил голову на сомбреро, затянулся сигаретой и, прищурившись, уставился глазами в пустоту, пытаясь в мельчайших подробностях представить себе состояние Виктории. О чем она в эту минуту думает? Уверен, она нисколько не сомневается, что мы с Начитой придем ей на помощь. Ведь по-другому поступить мы не могли.
А Томас де Ла Плата? Невозможно было предугадать, на что способно это дикое животное. Этот сложный человек через многое прошел. Годы тюрьмы, лишение воинского звания, унизительное положение, в котором он теперь находится ради дела, в которое свято верит, долгая борьба и оставленные после себя горы трупов не могли не сказаться на формировании его образа мышления.
Тем не менее другие люди, повидавшие на своем веку не меньше страданий, чем он, все же сумели сохранить человеческое лицо. В Томасе же пробудились самые дикие инстинкты, и такого, как он, следовало опасаться.
Я, должно быть, задремал, а Начита, по всей вероятности, решил пока меня не беспокоить. Когда же он все-таки резким толчком разбудил меня, был уже вечер. Долина окрасилась в фиолетовые тона, опускавшееся за горизонт солнце было похоже на огромный оранжевый шар.
