Томас Бриджер - Маленький большой человек
— В битве с Длинными Ножами он скакал рядом со мной, — ответил Красный Загар, — сея ужас среди бледнолицых. Они убили его, но прежде он успел окрасить кровью несчетное множество голубых мундиров. Но белым людям не удалось надругаться над его телом: он обратился в ласточку и умчался в небесную высь.
— Говорят тебе, — заорал я, — что Маленький Большой Человек стоит сейчас перед тобой! Как бы иначе я вообще узнал о его существовании?
— О нем знали все, — ответил Красный Загар с чисто краснокожим упорством. — Он великий герой Людей. Все знают Людей, значит, все знают его. Нам больше не о чем говорить, — он переложил ружье в левую руку, а правую опустил на рукоятку ножа для скальпирования. — Ты не просто вор, крадущий наших лошадей, а еще и гнусный лжец. А в придачу — дурак. Я сам видел, как Маленький Большой Человек ударился оземь и превратился в птицу! И ты не можешь быть им. Кроме того, ты — белый. А Маленький Большой Человек принадлежал к племени Людей.
— Посмотри на меня внимательнее, — взмолился я.
— Да, — невозмутимо ответствовал Красный Загар, — у Маленького Большого Человека была светлая кожа, но это не значит, что он белый. И что мне на тебя смотреть? Ты — это ты, а он — это он.
Да, черт возьми, так все оно и было. Даже самый упрямый на свете мул не так непрошибаем, как проклятый индеец. Что мне оставалось делать? Я опять открыл было рот, но Красный Загар пригрозил отрезать мне язык, если я не прекращу свою ложь, что, кстати, доставило огромное удовольствие типу, вцепившемуся в мою правую руку. Когда я убил того кроу на берегу, он был еще ребенком… И тут внезапно я узнал его. Это был Грязный Нос, которому я тогда подарил лошадь.
Красный Загар уже достал свой нож. Я затравленно посмотрел на Грязного Носа. Черт возьми, стоит попытаться!
— А где та гнедая, что я отдал тебе на Пыльной реке? — спросил я его.
Его взор из свирепого стал растерянным, и он ответил:
— Ее украли пауни два снега назад, когда мы стояли у Холма Старой Скво.
— Ты слышал? — обратился я к Красному Загару.
Даже боевая раскраска не смогла скрыть его внезапную бледность.
— Это правда, — сказал он. — И я не могу этого понять.
Я поспешил привести целую кучу подробностей и фактов, о которых мог знать только индеец, но он, казалось, даже не слышал. Одно хорошо, он убрал свой нож. Та гнедая лошадь спасла мне жизнь или как минимум язык. Человеческая жизнь ценилась тогда мало, но лошади… Лошади были всем.
Индейцы решили отвезти меня в свой лагерь и предоставить старикам решать мою судьбу. Меня не связали и особо не охраняли, но и не вернули оружие. Что сталось с погонщиками мулов, спрашиваете вы? А как вы думаете?
Всех лошадей разобрали, и я был вынужден снова обратиться к Красному Загару:
— А на чем поеду я?
Для бедняги это оказалось настоящей проблемой. Его голову переполняли сомнения по поводу моей личности, и он просто не мог думать ни о чем другом.
Он растерянно взглянул на меня.
— Здесь, между ушами, поселилась большая боль, — сказал Красный Загар и ударил себя ладонью по лбу, видимо для того, чтобы мне стало яснее, где именно она поселилась. Только тут я понял, до чего же он туп. Мальчишкой я видел в нем кладезь мудрости и знаний, ведь именно он учил меня обращаться с луком и ездить верхом. Но, как выяснилось, во всем остальном он был полным профаном.
— Я не собираюсь идти пешком, — пояснил я свою мысль, — и не надейся.
Можете представить себе, как он, должно быть, жалел, что не успел отрезать мне язык и тем самым спасти себя от лишних забот.
— Садись позади меня, — пришел к нему на выручку Грязный Нос, безоговорочно поверивший мне после упоминания о гнедой лошади.
Так я и поступил.
Мы ехали около двух часов в северном направлении, пока не достигли чахлого ручейка, на противоположном берегу которого стояли палатки лагеря Старой Шкуры. Я не увидел ничего нового, но Боже правый, неужели он всегда был таким ободранным? И не правда ли странно, что ударившее мне в нос зловоние поразило меня теперь куда больше, чем когда я, десятилетним мальчишкой, впервые попал к индейцам? Как описать вам силу этого запаха? Не знаю. Скажу лишь, что он даже на расстоянии перебивал вонь Грязного Носа, за спиной которого я сидел.
Вскоре мы подъехали к хорошо знакомому типи вождя, бывшему мне домом пять долгих лет. Вокруг, как прежде, шныряли грязные дети и желтые собаки, но по самому виду лагеря мне показалось, что неудачи продолжают преследовать Старую Шкуру.
Я немного нервничал, так как в отличие от белых долгие приятельские и даже почти семейные отношения у индейцев мало что значат, и исход мог быть любым. Наконец Грязный Нос спешился, и я последовал его примеру.
Вместе с толпой воинов я оказался внутри палатки, где царила полная темень, так как огонь еще не разожгли. Мы, как и положено, застыли у порога, и тут из черных недр жилища раздался голос Старой Шкуры:
— Выйдите все. Я хочу поговорить с белым человеком наедине.
Воины поспешно удалились, а я сделал два шага вперед, вернее, вбок, двигаясь по кругу, очерченному стенами палатки. Вы можете сказать, что гораздо проще было бы пойти прямо, но Люди никогда так не поступают. Они вообще избегают острых углов, круг для них символ всего сущего… Впрочем, я, кажется, об этом уже говорил.
Через некоторое время глаза мои привыкли к темноте, и я начал различать фигуру Старой Шкуры. Он сидел молча и неподвижно. Увидев, что голова вождя не покрыта, я вспомнил, как выбросил его любимый цилиндр тогда, у развилки Соломона, и мне стало стыдно. Теперь на мне была широкополая мексиканская шляпа, щедро украшенная серебряными бляхами.
— Дедушка, я принес тебе подарок, — сказал я и протянул ему шляпу.
Я сделал все, что мог. Теперь, если шайены признают меня самозванцем и решат предать смерти, я уже ничего не смогу поделать.
— Мой сын, — ответил Старая Шкура, — я вновь вижу тебя, и это наполняет сердце мое радостью. Сядь рядом со мной.
Я вздохнул с некоторым облегчением и сел слева от него. Он склонился и обнял меня. Черт возьми, я был действительно тронут! Затем старый вождь быстро достал нож, срезал верхушку шляпы, воткнул под самую большую серебряную бляху орлиное перо и водрузил то, что получилось, себе на голову.
— Это та шляпа, что была у меня когда-то? — хитро спросил он.
— Нет, дедушка, другая.
— Мы должны выкурить трубку по поводу твоего возвращения.
Он долго возился в темноте, затем брызнули искры, и вверх поплыл голубоватый пахучий дымок. Вождь торжественно помахал тлеющей трубкой на все четыре части света, затем затянулся и передал ее мне.
