Зейн Грей - Техасский рейнджер
Быть человеком вне закона означало постоянно держаться настороже. Ни дома, ни отдыха, ни сна, ни удовлетворения, ни самой жизни, ради которой стоило бы жить! Он обречен скитаться одиноким волком, либо стать членом сообщества людей, чуждых ему по духу. Даже зарабатывая на жизнь честным трудом, он все равно должен скрывать свое настоящее имя, опасаясь разоблачения. А если ему не удастся наняться в батраки на какое-нибудь затерянное в глуши отдаленное ранчо, то на что он станет жить? Мысль о воровстве была ему отвратительна. Будущее представлялось тусклым, серым и достаточно мрачным. А ведь ему было всего двадцать три года.
Почему жизнь так жестоко обошлась с ним?
Горечь безответного вопроса, казалось, влила щемящий ледяной озноб в его жилы. Что с ним происходит? Дьюан подбросил несколько сухих мескитовых веток в затухающее колеблющееся пламя костра. Он весь дрожал от холода, и ему почему-то не хватало света. Черный купол ночного мрака нависал над ним, смыкаясь вокруг него. Неожиданно он вздрогнул, выпрямился и замер, прислушиваясь. Он услышал шаги. Они раздавались сзади, — нет, сбоку. Кто-то находился здесь, рядом. Непослушной рукой Дьюан потянулся за револьвером, и прикосновение к холодной стали снова заставило его вздрогнуть. Он сидел молча, затаив дыхание, и ждал. Однако все было тихо, — так тихо, как бывает только в дикой каменистой пустыне, где легкий ветерок слабо посвистывает в листве мескитовых деревьев. Действительно ли он слышал шаги? Он снова стал дышать полной грудью.
Но что стало со светом от костра? Он принял какой-то странный зеленоватый оттенок и словно выхватывает из темноты неподвижную тень, скрывающуюся за пределами освещенного круга. Дьюан не слышал никаких шагов, не отмечал никаких движений, но, тем не менее, во время этой бессонной ночи у костра здесь, присутствовал еще один. Дьюан видел его. Он лежал, распростершись навзничь, в самом центре ярко-зеленого ореола, неподвижный, умирающий. Кол Бэйн! Черты лица его были удивительно четкими, как на камее, и выделялись более явственно, чем на любом рисунке. Это было грубое, жесткое лицо, смягчившееся на пороге вечности. Бурый солнечный загар, несомненные признаки пьянства, жестокости и злобы, столь характерные для Бэйна, исчезли бесследно. Это лицо представляло иного Бэйна, демонстрируя, как все человеческое, что было в нем, постепенно вянуло, блекло и пропадало по мере того, как его покрывала смертельная бледность. Губы пытались заговорить, но не могли. Глаза сохраняли агонию мысли. Они выдавали то, что, возможно, дошло бы впоследствии до этого человека, останься он в живых, — сознание, что он слишком поздно увидел свою ошибку. Затем глаза закатились, потускнели и закрылись в смерти.
Это призрачное видение оставило Дьюана сидеть неподвижно в холодном поту, терзаясь угрызениями совести, сознавая, какое проклятье лежит теперь на нем. Он понял, что никогда не сможет избавиться от страшного призрака. Он вспомнил, как его отца вечно преследовали жестокие приступы раскаяния, как ни в работе, ни во сне он не мог забыть тех, кого он убил.
Был уже поздний час, когда растревоженный мозг Дьюана позволил ему уснуть, но и сон не принес ему успокоения. На следующее утро он проснулся так рано, что с трудом сумел отыскать свою лошадь в серых предрассветных сумерках. Начинающийся день он встретил опять на старой охотничьей тропе.
Дьюан ехал без устали все утро и остановился в тенистом уголке, чтобы отдохнуть и покормить лошадь. Полдень снова застал его в пути. Местность, по которой он проезжал, становилась все более дикой и пустынной. Голые растрескавшиеся скалы нарушали однообразную монотонную линию горизонта. Около трех часов пополудни он приблизился к небольшой речушке, отмечавшей границу здешней охотничьей территории.
Решение продвигаться дальше вверх по течению он принял по двум причинам: река с обеих сторон изобиловала отмелями и участками зыбучих песков, и ему не хотелось переправляться на противоположный берег, где одно его присутствие уже означало бы, что он преследуемый преступник. К тому же речная долина, где среди тенистых берегов извилистый поток прокладывал себе путь на юго-запад, была куда более привлекательной, чем та безлюдная каменистая пустыня, которую он пересек. Весь остаток дня он не спеша двигался вверх по реке. На закате он проник в густую чащу ивняка и осокорей, решив провести здесь ночь. Ему казалось, что здесь, в уединенной и скрытой от глаз местности, он обретет покой и умиротворение. Но он ошибался. Все чувства, каждое малейшее переживание и видение, посетившие его в предыдущую ночь, вернулись к нему опять, странным образом еще более яркие и усиленные новыми образами, столь же отчетливыми и живыми.
Так, двигаясь все дальше и коротая полубессонные ночи у лагерного костра, Бак Дьюан провел следующие три дня, в течение которых он пересек множество троп и даже один проселок, носивший на себе следы недавнего прогона скота — по всей видимости, краденого. За это время запас провизии его истощился, кроме соли, перца, кофе и сахара, имевшихся у него в изобилии. В лесных зарослях здесь водились олени, но поскольку они не подпускали его на расстояние прицельного револьверного выстрела, пришлось довольствоваться случайно попавшимся ему кроликом. Дьюан сознавал, что в будущем ему придется ограничиваться одной лишь растительной пищей — таков уж его удел.
Где-то в верховьях реки располагалось селение Хантсвилл. От Уэллстона его отделяло расстояние в сотню миль, и дурная слава о нем распространялась по всему юго-западу Техаса. Дьюан никогда не бывал в нем, поскольку репутация поселка была такова, что всякий честный путешественник старался объезжать его стороной. В распоряжении Дьюана находилась солидная сумма денег, и он решил посетить Хантсвилл, если ему удастся обнаружить его, и приобрести там необходимый запас провизии.
На следующий день, ближе к вечеру, он натолкнулся на дорогу, ведущую, как он предполагал, к поселку. Вокруг на песке виднелось множество свежих лошадиный следов, что навело его на некоторые размышления. Тем не менее, он направил лошадь вдоль по дороге, соблюдая необходимую осторожность. Проехав немного, он услышал за собой быстрый топот лошадиных копыт. В сгущавшихся сумерках он не мог видеть на большом расстоянии, что происходит сзади. Доносившиеся голоса, однако, дали ему понять, что приближающиеся всадники, кем бы они ни были, находятся ближе, чем ему бы этого хотелось. О том, чтобы продолжать двигаться по дороге, нечего было и думать, поэтому он свернул с нее в ближайшую рощу мескитовых деревьев и остановился, надеясь избежать обнаружения. Будучи беглецом от закона, он справедливо считал теперь каждого встречного своим врагом и преследователем.
![Зейн Грей - Пограничный легион [сборник]](/uploads/posts/books/26551/26551.jpg)
