Зейн Грeй - Пограничный легион
Снаружи царила глубокая тьма. Жанна прилегла, чтобы прислушиваться и ждать. Наконец, мужчины покинули блокгауз. Спустя немного времени Бейд Вуд загремел своими горшками и сковородками. Он очень любил готовить, но мытье посуды ненавидел от всей души. Справившись со своим делом, он вышел на улицу, сел у порога и закурил трубку. Наступила глубокая тишина. Жанна поднялась со своей постели и подошла к окошечку.
Ей не пришлось долго дожидаться. Мягкие, почти неслышные шаги заставили биться ее сердце сильнее. Она высунула голову, и в тот же момент перед окошечком выросла темная фигура.
— Жанна, — прошептал Джим.
— Джим! — радостно воскликнула она.
Ее рука ощупью нашла его и по плечу скользнула к шее. Его лицо выделилось из темноты, и губы их соединились. Жанна закрыла глаза. О, сколько надежды и силы черпала она в этом поцелуе!
— Джим! Я так рада, что ты наконец возле меня и я могу чувствовать тебя, — прошептала она.
— Ты меня еще любишь? — шепотом спросил он.
— Еще! Я люблю тебя все больше и больше.
— Тогда скажи мне это.
— Джим, мой единственный, я люблю тебя.
И снова их губы замирали в долгом поцелуе. И не он первый прерывал его.
— Ах, любимая моя, почему ты тогда не послушалась меня и мы поехали в этот лагерь?
— Но ведь я же тебе говорила почему. Я боюсь бежать. Нас бы обязательно поймали. И Гульден…
— Но здесь и вполовину нет той возможности, какая была там. Келс поручил строго сторожить тебя. Он очень переменился, стал хитрым и черствым. Всем же остальным золотоискателям здесь, в Ольдер-Крике, я еще меньше доверяю, чем какому-нибудь Вуду или Пирсу. Все охвачены безумием золотой горячки. Ведь этот лагерь вырос в одну ночь. Мне кажется, когда найдут большие залежи, то люди уподобятся койотам, дерущимся около падали.
— Ах, Джим, я так же боюсь будущего, как и ты. Но мы убежим отсюда. Узнай наверное, где мы находимся, далеко ли отсюда до Хоудли. Может быть, с кем-нибудь можно подружиться в этом лагере?
— Подружиться? Вряд ли после того, что произошло сегодня, — шепнул он.
— А что такое? Расскажи, — быстро спросила Жанна.
— Неужели ты еще не догадалась, для чего Келс посылал тебя сегодня в лагерь?
— Нет.
— Ну так слушай. Я отправился вместе с Келсом, Пирсом и Смитом. Они двинулись прямо к Последнему самородку. Перед входом толпился народ. Пирс подошел к одному из мужчин, судя по одежде, игроку, и громко заявил: «Вот этот»… Игрок сильно вздрогнул, побледнел и схватился за свой револьвер. Но Келс опередил его… Он был мертв, прежде чем успел издать хоть один звук. Сначала окружающие подняли страшный гвалт, затем настала мертвая тишина. Келс продолжал держать в руке свой дымящийся револьвер. Еще никогда не видел я его таким холодным и повелительным. Затем он повернулся к толпе и сказал: «Этот человек оскорбил мою дочь. Мои люди видели это. Меня зовут Блайт Я явился сюда для того, чтобы скупить некоторые золотоносные участки. И теперь я заявляю вам: в Ольдер-Крике есть золото, но нет порядка. Необходимо, чтобы выборные как следует взялись за это и впредь всякая девушка могла бы свободно ходить по здешним улицам» Здорово, Жанна, а? На окружающих вся эта сцена произвела колоссальное впечатление. Когда Келс уходил, они громкими криками восхваляли его. Он хотел произвести впечатление энергичного и значительного человека и добился этого. В толпе не было ни одной рожи, которая не глядела бы на него с явным почтением. Я даже видел, как некоторые из них пинали ногами мертвого игрока!
— Джим, — шепнула Жанна, — неужели он только для этого и убил его?
— Только для этого, эдакий кровожадный дьявол.
— О, значит, это было хладнокровнейшее убийство!
— Нет, шансы обоих были равны. Келс дал игроку вытащить свой револьвер. В этом отношении я должен защитить Келса.
— Все равно… Я почти забыла, какое он чудовище.
— О, его цели видны как на ладони. Ольдер-Крик не ввел еще обычаев бессмысленного кровопролития. Весть о такой расправе молниеносно распространится повсюду, и внимание всех обратится на этого скупщика участков, Блайта. Его поступок подействовал на народ, как поступок честного человека, защищавшего свою дочь. Он завоевал всеобщее сочувствие. И, кроме того, он говорил тоном богатого человека. Очень скоро на него начнут смотреть как на влиятельную величину. А за это время он начнет грабить лагерь, и никому в голову не придет заподозрить его. Его замысел так же грандиозен, как и он сам.
— Джим, а что если мы раскроем все эти преступления? — задрожав, шепнула Жанна.
— Я уже думал об этом. Но скажи сама, кому мы можем сообщить об этом? Меня сочтут за бандита, ты находишься у Келса. Ах, мне кажется, мы никогда не выберемся отсюда живыми. Эта мысль беспрестанно терзает меня.
— Джим, теперь ты будешь приходить ко мне каждую ночь… не правда ли?
Вместо ответа он начал целовать ее.
— А что ты начнешь теперь делать? — со страхом спросила она.
— Я буду добывать золото. Я говорил об этом с Келсом, и он одобрил меня. Он сообщил мне, что часть его плана с обязательной работой для каждого бандита не пришлась по вкусу его людям. Откапывать золото — вовсе не легкая работа, гораздо легче красть его. Но я начну копать, хотя бы для этого мне пришлось прорыть целую гору. То-то будет потеха, если я наткнусь на богатую золотую жилу.
— Джим, никак тебя уже схватила золотая горячка?
— Жанна, а если я в самом деле найду много золота, тогда… ты… выйдешь за меня замуж?
Нежность, страх и тоска, прозвучавшие в голосе Клайва, яснее всего показали Жанне, как робко он надеялся и любил ее. В темноте гладя его по щекам, она всем сердцем стремилась исправить и загладить все те страдания, которые она причинила ему. Она чувствовала его отвагу, такую сладостную и увлекательную для нее.
— Мой Джим! — шепнула она. — Я выйду за тебя, безразлично, найдешь ты золото или нет.
И снова чудный сладостный миг. Затем Клайв вырвался, а Жанна прислонилась к окну, следя за его тающей тенью.
С этого дня Жанна больше не выходила из маленькой комнатки. Келс по-прежнему был на ногах до глубокой ночи и вставал только среди дня. Посещать Жанну каждый день в обеденный час сделалось для него привычкой. Входя к ней, он выглядел мрачным и усталым, уходил же всегда более спокойный и ровный. Он никогда ни слова не говорил с ней об Ольдер-Крике, о своем легионе или же о золоте. Всегда начиная с вопроса о ее самочувствии, он затем осведомлялся, не хочет ли она чего-нибудь, что он может принести ей. В его отсутствие Жанна всегда испытывала странное отвращение к нему, но стоило ему появиться, как это чувство совершенно исчезало. Сознавая свое громадное влияние, она всегда держалась с ним по-товарищески весело и приветливо. Под влиянием ее живительной и чарующей близости он постепенно оттаивал и становился совершенно иным человеком; жесткая мрачность и напряженность бесследно исчезали с его лица. С глубокой искренностью в голосе он признавался Жанне, что мгновенный луч истинной любви, показанной ею ему в Кэбин Галче совершенно изменил его отношение к ней. Еще ни одна женщина так не целовала его, как она. Этот поцелуй преследует его днем и ночью. Если он не добьется от Жанны таких свободных, добровольных поцелуев, то совсем откажется от нее. Никогда в жизни больше его уста не поцелуют какую-нибудь другую женщину. И в страшной тоске, мрачный, жаждущий человеческого отношения, он молил о ее любви. Жанна могла только печально покачивать головой. Она говорила ему, что жалеет его, что он выпустит ее из своего плена. Однако в этих случаях он начинал страстно протестовать и говорить, что держит ее здесь как свою драгоценность; возле нее он может жить постоянной надеждой, что в один прекрасный день она полюбит его. Нередко, говорил он, случалось, что женщины начинали любить своих поработителей.
