Макс Брэнд - Семь троп Питера Куинса
— Вот что значит каждый день махать молотом! — назидательно промолвил он.
И Питер не возражал.
При встрече с Симом Харпером он горячо поблагодарил его за учебу. Но кто-кто, а Питер знал, что заслуга Сима в его успехе весьма незначительна. Настоящая заслуга принадлежала ему самому — он победил умом, а не кулаками. Так уж вышло, что с самых ранних лет мальчик усвоил для себя важную истину, что в битвах побеждают и силой, и хитростью, причем хитрость куда важнее силы.
Все эти умозаключения, разумеется, выглядели бы довольно безобидно, имей Питер возможность поделиться ими с приятелем, но поскольку друзьями он не обзавелся, то подолгу втайне от других размышлял над поразившим его открытием. Раз и навсегда он усек, что скрытность — путь к славе и превосходству. Питер поблагодарил двух близких ему людей за успех, принадлежавший главным образом ему самому. Те многословно распространялись о своих заслугах, он же переживал свою радость молча.
Естественно, все это оказалось чревато для самого Питера. Ему бы выплеснуть свою бурную радость наружу. А он лишь сдержанно улыбался, занятый совсем другими мыслями.
Разумеется, все это не имеет прямого отношения к словам и делам нашего героя, когда он стал взрослым. Но оно достойно упоминания, прежде чем мы перейдем к собственно рассказу. Иначе было бы слишком легко осуждать Питера Куинса за его поступки, тогда как на самом деле он стал всего лишь жертвой сложившихся обстоятельств и не по годам раннего развития. Этот парень размышлял о жизни и обдумывал свои поступки в том возрасте, когда большинство детей лишь чувствуют, едят и спят. И драка с Джеком Томпсоном, несомненно, наложила на формирование его характера не меньший отпечаток, чем тот факт, что он пришел в этот мир сыном грозного Джона Куинси.
Произошло и еще одно важное событие, которое логически завершило первоначальное образование Питера. Мальчику тогда исполнилось двенадцать. Как-то ранним воскресным утром во дворе позади дома он наткнулся на оборванца с широкой улыбкой на небритой физиономии. Тот представился как Проныра Миссисипи и в благодарность за завтрак угостил юного Куинса долгими рассказами о поразительной красоты горах и залитых солнцем долинах, о праздной жизни, об удивительных приключениях и путешествиях зайцем по железным дорогам через весь континент. Сказки эти настолько захватили воображение мальчугана, что, когда ночью под окном раздался условленный свист бродяги, Питер в один миг соскочил с кровати, собрал узелок, прокрался по лестнице и исчез в ночи.
Он пропадал долгих девять месяцев. Вернулся исхудавшим, загорелым и еще более неразговорчивым. Никто не мог вытянуть из него и полслова о том, где он скитался, что видел и что заставило его покинуть дом. Но время от времени с его уст срывались незнакомые фразы и выражения. Похоже, он побывал во всех штатах и крупных городах страны. В его голове скопился кладезь информации о пеших путях и железных дорогах от Техаса до Монтаны и от Калифорнии до Манхэттена. Но никому не удавалось услышать от него что-либо интересное. По отрывочным фразам окружающие только догадывались о самых невероятных местах, в которых он побывал.
Но Питер привез с собой из странствий одну новую черту, которая вновь открыла перед ним сердца семейства Эндрюс, позволив опять, несмотря на неразговорчивость, занять в нем свое место. Он запел, и запел невероятно мелодичным голосом, от которого мурашки бежали по коже. Под гитару парень исполнял совсем новые неведомые песни. Слушая мальчишеское сопрано, обитатели деревни забывали о необычном происхождении его обладателя. Венцом же всего явилось участие Питера Куинса в местном церковном хоре!
Из всех юношеских грехов Питера этот, пожалуй, можно определить как самый тяжкий. Ибо когда он пел в хоре, прихожанкам при виде его обрамленного золотыми кудрями юного личика порой казалось, что под широкой мантией сложены ангельские крылышки. Им было невдомек, что эти сияющие глаза не выражали ничего, кроме насмешки над их глубочайшим восхищением!
К этому времени образование Питера практически заканчивается. Он научился драться, обманывать и обвораживать. Следующий шаг ведет нас значительно дальше, к тому моменту, когда Питер уже предстает зрелым мужчиной и разворачиваются настолько важные события, что о них стоит рассказать полнее.
Глава 3
ТРОПА, УВОДЯЩАЯ ИЗ ДОМУ
Одни становятся мужчинами в тот день, когда покидают отцовский дом и начинают создавать свою семью. Другие достигают зрелости в тот момент, когда применяют в деле собственный ум и либо выигрывают, либо проигрывают. Некоторые становятся мужчинами, когда поступают в колледж, а другие — оканчивая его. А вот Питер Куинс стал мужчиной, когда сделал открытие, что покорение девичьих сердец может стать интересной, захватывающей игрой.
Несомненно, это не очень достойное уважения качество, но наше повествование не имеет целью нарисовать идеального героя. Оно представляет собой лишь попытку изобразить Питера Куинса таким, как есть: с многочисленными грехами и слабостями, но и с теми добродетелями, которыми он, по воле судьбы, обладал. Да и как иначе мальчик может ощутить превращение из юноши в мужчину? Еще подростком он познал то, что большинство детей познают в зрелом возрасте. Оставил дом и бродяжил по всей стране. До последнего защищался собственными кулаками. Жил особняком от сверстников. Брошенный на произвол судьбы, полагался только на себя.
Покидая дом Билла Эндрюса в поисках счастья, Питер Куинс не испытывал романтических чувств при расставании с прошлым и не заглядывал далеко в будущее. Он уже раз уходил из дома, и в этом смысле не искал ничего нового. Но на сей раз предшествовало и послужило прямой причиной его расставания с домом Эндрюса совершенно иное событие.
Питер впервые появился на танцах, когда ему исполнилось семнадцать. Не то чтобы он не умел танцевать. Он с ранних лет чувствовал мелодию, а от задорных тактов в жилах быстрее бежала кровь. Непонятно отчего становилось весело, а когда парню весело и любопытно, ему не устоять в стороне. Так и Питеру Куинсу очень хотелось танцевать вместе с другими.
Однако он не мог этого сделать, не отступив от того пренебрежительного равнодушия по отношению к своим сверстникам, которое он поневоле напускал на себя с раннего детства и за которое по-прежнему фанатически цеплялся. Ибо на него до сих пор указывали пальцем как на сына Джона Куинси. Не спасало и небольшое изменение фамилии. В свои семнадцать он, как и в семь лет, все так же отчаянно старался оправдать приписывамые ему качества. Кулаки больше не могли служить единственным аргументом. Теперь он ежедневно не меньше часа старательно практиковался в стрельбе из револьвера. Научился быстро выхватывать его из кобуры и без промаха попадать в цель. Но чувствовал, что этого мало.
