Евгений Костюченко - Шайенский блюз
Однако после такого предисловия налетчик принялся во всех подробностях рассказывать о своем жизненном пути. Он вырос в маленьком канзасском городке, где все друг друга знали. Отец помер от белой горячки, и с детских лет Стиви привык горбатиться на чужих полях. Когда началась война, ему было восемнадцать. Городок посетили вербовщики северян, и он записался в армию. Но Питерсу опять не повезло. Их полк даже не дошел до места соединения с основными силами, когда был рассеян кавалерией Стюарта.[6] Конфедераты пленных не брали, потому что самим есть нечего было. Они просто отняли у незадачливых вояк оружие и заставили поклясться, что те никогда не выступят против Конфедерации. Стиви не хотелось расставаться с новеньким «шарпсом». Он заявил генералу Стюарту, что лично он, Стивен Питерс, против Конфедерации ничего не имеет. И если ему будет позволено, он с удовольствием прольет свою кровь под ее знаменами. Ему было позволено, и он пролил немало крови, своей и чужой, пока его не свалила жесточайшая дизентерия. Едва живой, он вернулся в городок. Родители сожгли его серый мундир, но дружки, благоразумно уклонившиеся от войны, успели раззвонить по всему городу, что Стиви Питерс воевал на стороне проклятых рабовладельцев. Это аукнулось ему, когда в городе поселились богачи с Севера. Всем парням нашлась у них работа, особенно тем, кто щеголял в синих мундирах северян. А вот Стиви Питерса никуда не брали. Он все-таки нашел ранчо, куда смог наняться ковбоем, вот только для этого пришлось проделать четыреста миль верхом.
Перебравшись в Техас, он долгих семь лет провел, не слезая с седла. Жизнь ковбоя кажется легкой только фермерам, которые копошатся на своих грядках и с ненавистью поглядывают на гарцующих парней. А ты попробуй перегнать стадо в тысячу голов из Техаса в Канзас, при этом не растерять половину, да еще желательно сохранить скальп, и не свалиться под копыта, и не забыть поутру вытряхнуть скорпиона из сапога, а самое главное — удержаться и не застрелить хозяина в момент расчета. Десять баксов в месяц. С таким жалованием нескоро накопишь на собственный домик.
Но все можно было терпеть, пока прерию не пересекли рельсы и колючая проволока. Ковбоям пришлось вешать седло на гвоздь, хвататься за лопату и маршировать в колоннах шахтеров и землекопов.
Питерс устроился на прокладку железной дороги, но и тут продержался всего один сезон. Однажды рабочим не выплатили зарплату по той причине, что почтовый дилижанс немного задержался в пути. Остановка была короткой, но дальше дилижанс отправился уже налегке, без золота. Через неделю налетчиков схватили в ближайшем игорном доме, где они успели просадить половину добычи. Парней привезли на стройку, быстренько провели судебное заседание и вздернули под одобрительные возгласы трудящихся. Глядя на раскачивающиеся тела, Питерс удивился — как могли эти заморыши напасть на дилижанс, с которым ехали четверо здоровенных охранников? Ответ казался очевидным — охранники струсили, а налетчикам было нечего терять, кроме своих карточных долгов. Наутро на стройке не досчитались одного землекопа, а через месяц на дороге между Хьюстоном и Сан-Антонио был ограблен первый почтовый поезд.
— Сколько лет ты этим занимаешься? — спросил Гончар.
— Ты спрашиваешь так, будто я служу в конторе. Будто я каждое утро заглядываю в расписание, беру дробовик и выхожу на рельсы. Нет, Волк, все не так просто. Можно сказать, что я занимаюсь поездами уже больше десяти лет. А можно считать и по-другому. Скажем, был год, когда я взял четыре вагона. А потом два года отсиживался во Флориде с молодой женой. Зачтешь ты мне эти два года? А когда хлопнули моего лучшего друга Бака Тернера, так я вообще три года не прикасался к оружию.
— Как же ты жил?
— По распорядку дня окружной тюрьмы. Нас с Баком подстрелили в Эль-Пасо, когда мы уже одной ногой были в Мексике. Тернера там и закопали, а меня заштопали и бросили за решетку. Навесили соучастие в каких-то налетах, дали пять лет, выпустили за примерное поведение. Я и вышел-то всего год назад. Думал заняться каким-нибудь мирным бизнесом на те деньжата, что в кубышке сохранились. Да вот не получилось.
— Наверно, твоя основная профессия дает больше прибыли, чем «мирный бизнес»?
— Опять же, как считать. Я тебе честно скажу, Волк, для меня деньги давно потеряли цену. После удачного дела швыряешь их налево и направо. И кажется, они никогда не кончатся. Вдруг однажды лезешь в карман — а там пусто. И ты уже никому не нужен. Но тут не время горевать и подсчитывать, сколько же ты прокутил. Потому что доносится паровозный гудок, и значит, пора седлать коней. И снова носишься день и ночь, готовишь дело, потом у тебя снова полные карманы баксов, и тебя снова все любят. Вот так оно все и крутится. Да ты это знаешь не хуже меня.
Мушкет угрюмо замолчал, покачиваясь в седле. Степан, опасаясь, что он опять заведет разговор о еде, спросил:
— А как тебя поймали?
— Меня поймали, как последнего придурка, — сплюнув, ответил налетчик. — Встретился старый дружок. В семьдесят пятом он держал на мушке машинистов, пока я взрывал сейф в почтовом вагоне. А теперь он — помощник шерифа. Ты же сам знаешь, кто такие эти помощники. Вчерашние конокрады и грабители, которые сдали своих товарищей. Товарищам — виселица и каторга, а этим козлам — должность и неприкосновенность. Вот и я на такого нарвался. Скрутили меня прямо в постели, оторвали от старой шлюхи. Одно утешает — я никогда не плачу шлюхам заранее. Принцип такой. Сделал дело — осыпь ее золотом, но только после всего.
— Но ты успел хоть «сделать дело»? — поинтересовался рядовой Хопкинс.
— А ты откуда взялся? — сердито повернулся к нему Мушкет. — Твое дело за лошадками следить.
— Надоело пыль глотать, — оскалился негр. — Лучше послушать умного человека, верно, мистер Волк, или как вас там?
— Так ты меня подслушивал? Значит, теперь твоя очередь. Валяй, выкладывай все о себе. Да не вздумай врать, я не из тех, кто верит всякому прохвосту. А если и приврешь чего-нибудь, так только самую малость, чтоб рассказ получился повеселее. В подлинной-то жизни веселого мало. Ну, чего замолчал? Да тебе, мальчишке, и рассказать-то нечего!
— Истинная правда, нечего рассказывать. Разве только о том, как из меня хотели сделать женщину…
Нисколько не смущаясь, Томми Хопкинс поведал спутникам о нравах, царивших в эскадроне под командованием капитана Гартмана. Он прослужил там всего месяц и не успел принять участия в боях с индейцами. Да капитан и не рвался в бой. Он берег личный состав для других испытаний.
Каждый молодой новичок хотя бы неделю должен был отслужить в качестве его личного слуги. Дошла очередь и до Томми. Он отлично справился с чисткой сапог и приборкой в командирской квартире. Вечером рядовой Хопкинс натаскал воды и приготовил для начальника горячую ванну. Каково же было его изумление, когда капитан Гартман приказал своему слуге первым залезть в эту душистую пену! Тут-то он и сообразил, почему его приятели в полку так хихикали, узнав, что Томми направлен во второй эскадрон. А капитан, верзила под два метра ростом, уже разделся и принялся расстегивать пуговицы на мундире рядового Хопкинса, коря его за медлительность.
