Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок
— А теперь, — зарычал ему в лицо, — я могу разорвать тебя надвое, птенец желторотый! Отвечай: если я дам тебе драться со мной как с равным, ты обещаешь выполнить мое условие?
— Да поможет мне Господь! — выдохнул Клемент, и я разжал руки.
Глава 23
ПРОИГРАННЫЙ ПОЕДИНОК
Под окнами кто-то напевал «Ла-Палому».
«Ла-Палома»! Вам знакома эта песенка? У нас на юго-западе ее все знают. Впрочем, некоторые, может быть, помнят только мотив, но у меня с ней связано очень многое. Я сразу вижу пестрые пончо и чувствую запах мексиканского табака, так, будто его курят рядом. От знакомых переливов и бренчания мандолины на душе сразу стало радостно и легко. Словно я оказался к югу от Рио-Гранде, что тут же настроило меня на боевой лад. Когда-то в тех краях я десятки раз сражался насмерть. Так что теперь знал точно — Оливер у меня в руках.
Мы стояли в противоположных концах комнаты и смотрели друг на друга. Я не мог сдержать улыбки. Молодой Клемент побледнел и напрягся. По его лицу было видно, что он уже побежден и теперь молится лишь о том, чтобы достойно умереть. Да, это был парень что надо!
— Как только песня закончится, стреляем! — предложил я. — Идет?
Он кивнул, облизнул пересохшие губы, и мы стали ждать.
По улице прогрохотала пара всадников, и на какое-то мгновение стук копыт заглушил песню. Затем лошади остановились, и песня снова полилась в раскрытое окно, а вместе с ней вдруг потянуло солончаком — для меня божественный аромат, так как пустыня была моим родным домом!
Кончики пальцев зудели, на расстоянии чувствуя револьверную рукоятку. Я присматривался к мишени — верхушке бедра Оливера, где выпирали мышцы. Пуля не должна задеть кость, если взять чуть левее — прошьет только мягкую ткань. Скажете, слишком тонкая работа? Может быть, но человек, который упражняется в стрельбе по два часа в сутки, просто обязан время от времени пробовать новые трюки.
Начался последний куплет. Клемент покосился на окно, и мне стало понятно, что его нервы натянуты, как струны мандолины. Вдруг подумалось: «Интересно, кто изобрел мандолину, а потом имел наглость назвать ее музыкальным инструментом?»
Как только у меня возникла эта мысль, прозвучали последние слова «Ла-Паломы», и ладонь Оливера упала на рукоятку. Он был быстр, очень быстр, но я опередил его на одну пятую секунды. А доли секунды решают все, если противники хорошо знают свое оружие. В спринте одна пятая секунды — это шесть футов между победителем и тем, кто приходит вторым. На дуэли одна пятая секунды — гораздо большая величина, потому как скорость руки стрелка втрое выше скорости бегуна.
Итак, я поддел пальцами рукоятку моего револьвера и легким движением потянул ее вверх…
Я выполнял это действие десять тысяч раз, в бою и в учении. Десять тысяч раз револьвер выскакивал из кобуры, тяжело отдавая в ладонь, когда я вел огонь прямо от бедра. Но в этот десять тысяч первый раз произошло неожиданное. Не знаю, в чем дело! Помнится, Грешам как-то говорил, что у меня тесновата кобура, — вот, наверное, и оказала дурную услугу. Так или иначе, мой кольт застрял, пальцы соскочили с рукоятки — вверх дернулась пустая рука!
Я стоял полусогнувшись и мысленно всаживал в Клемента пулю за пулей, однако на самом деле ни одна не была выпущена в его сторону, А в это время мой противник уже держал револьвер наготове. Увидев, что произошло, он вытянул руку во всю длину и взял меня на мушку!
На мушку! Понимаете? Он был еще настолько зелен, что не сточил прицел, как это делают все мало-мальски опытные люди. Но только мой револьвер остался в кобуре, а его — нате вам пожалуйста! Но пусть другие гадают о причине такого события, я склонен назвать ее Судьбой!
Однако Оливер почему-то не нажал на спуск, а только в изумлении пролепетал:
— Я — первый, Шерберн!
Что мне было сказать? Я ждал выстрела. Мои противники никогда не отличались благородством, я мог бы назвать сотню таких, кто, застигнув меня в безвыходном положении, не задумываясь, отправил бы на тот свет, и сделал бы это с улыбкой.
Но только это был не тот случай! Внезапно я понял, почему Дженни была столь высокого мнения об Оливере Клементе. Потому что в следующий миг он задвинул револьвер в кобуру.
Несколько секунд о чем-то раздумывал, затем предложил:
— А ну-ка, давай еще раз! А то ты… У тебя рука сорвалась, я так понимаю!
Можно ли было ожидать такого продолжения? Навряд ли! Когда Оливер вошел в мою комнату, он и то не мог рассчитывать на победу; теперь же знал наверняка, что еще не научился владеть оружием, как я. Однако ради чести был готов идти на верную смерть!
Для меня его предложение было величайшим соблазном, и все-таки я нашел в себе силы совладать с уязвленным самолюбием, ответить отказом. Я покачал головой:
— Стрелок из тебя ни к черту, Клемент. Но ты мог меня пристрелить, а это значит — одержал чистейшую победу. Вместе с ней тебе достается приз — в Долину Сверчков поеду я!
Он был все еще ошарашен. Надо отметить, что с момента нашего знакомства события и впрямь развивались с несколько ошеломляющей быстротой. Оливер потер кулаками лоб и признался:
— По правде говоря, Шерберн, ты бы мне голову отстрелил, если бы от тебя не отвернулась удача!
Мне хотелось бы сказать, что я нашел достойный ответ, однако в тот момент столько всего навалилось, что было не до него. Я просто повернулся к противнику спиной и стал смотреть в окно.
— Убирайся к дьяволу со своими любезностями! — прошипел гневно.
Наступила тишина. Я лелеял злобную надежду, что он отреагирует на оскорбление, но чуть погодя дверь тихонько закрылась, Клемент ушел.
В конце концов, трудно спорить с тем, что он действительно отстоял свою честь, а меня оставил с перспективой поездки в Долину Сверчков.
Я присел, чтобы как следует пораскинуть мозгами, и, согласитесь, мне было над чем подумать! Прежде всего нужно было найти предлог, чтобы расторгнуть соглашение с Грешамом, кроме того, спланировать время так, чтобы побыстрее разгрести кучу накопившихся дел.
Сначала я решил рассказать все, как есть, Питеру и Дженни Лэнгхорн. Однако гибель Тома Кеньона научила меня говорить по возможности меньше. Те немногие слова, которые были произнесены без нужды, донеслись до ушей вездесущего Красного Коршуна, и Том расстался с жизнью.
Получив такой урок, я чувствовал, что если уж браться за серьезное дело, то нужно с самого начала начисто утратить дар речи. Один человек уже знал, что я затеваю, и этого было более чем достаточно.
И все-таки на всякий случай я написал Оливеру Клементу следующее письмо:
«Дорогой Оливер!
У меня было время поразмыслить над тем, что сегодня произошло, и теперь я вижу, что единственный способ сделать что-нибудь путное — это никого не ставить в известность насчет нашего с тобой уговора. Я собираюсь выехать сразу после того, как повидаю Грешама. Извини, но раньше никак не могу.
