Патрик де Витт - Братья Sisters
— Я… — потупился паренек. — Я думал, что с вами поеду.
— Ну нет, — ответил Чарли. — В прошлый раз ты устроил знатную хохму, но с нас хватит.
— Погодите, холмы закончились. Теперь-то Счастливчик Пол покажет, на что способен.
— Достаточно, показал уже.
— Он по равнине как по маслу скользит.
— Нет, нет и еще раз нет.
Паренек посмотрел на меня жалостливым взглядом, и я повторил слова Чарли: ты, мол, теперь сам по себе. Мальчишка заплакал, и Чарли хотел ударить его, но я удержал руку братца. Страшно недовольный, тот пошел седлать Шустрика. Не знаю почему, но даже я, глядя на парнишку, вдруг испытал безотчетное желание огреть его по башке. Она, голова, прямо-таки взывала к насилию.
Мальчуган разревелся не на шутку, от души и с соплями: не успевал лопнуть пузырь у правой ноздри, как еще один надувался у левой. Тогда я объяснил, что не наша задача — печься о детях, потому как путь нам предстоит стремительный и очень опасный. Впустую. Парнишка не слушал да и не слышал меня, поглощенный собственным горем. Если он не перестанет, я точно врежу ему… Испугавшись собственного гнева, я за руку отвел мальчишку к палатке и вытащил кисет из сумки.
— Это золото. Тебе его хватит, чтобы вернуться домой к подруге. Только будь осторожен по дороге, чтобы башку не оторвали. В палатке есть сушеная конина. Поешь, отдохни. Накорми Счастливчика Пола. С рассветом поезжай назад по собственному следу.
Я отдал кисет парнишке, и тот замер, разглядывая мешочек у себя на ладони. Чарли, заметив краем глаза передачу золота, подошел к нам.
— Ты что творишь? — спросил он меня.
— Так это все мне? — уточнил паренек.
— Ты сбрендил? — не унимался братец.
Я же напутствовал парнишку:
— Возвращайся через перевал и следуй строго на север. В Джексонвилле отыщи шерифа. Расскажи, что с тобой приключилось. Если он покажется тебе человеком надежным, попроси его обменять золотую пыль на деньги.
— Ого-го! — воскликнул парнишка, взвесив кисет на ладони.
— А я против! — вклинился Чарли. — Ты деньги на ветер выбрасываешь.
Я ответил ему:
— Эти деньги мы нашли в земле. Нам нужды в них нет.
— Что, — спросил мальчишка, — вот так взяли и выкопали из земли? Золотую пыль? Ее же вроде еще чистить надо и все такое?
— Я же отдаю свою долю, не твою.
— О моей доли речь не идет! — заметил Чарли.
— Вот и не встревай.
— С чего это ты вообще на мое золото покушаешься?
— Не покушаюсь, молчи. — Снова обернувшись к парнишке, я произнес: — Когда шериф обменяет твое золото на деньги, прикупи себе одежды. Такой, чтобы ты смотрелся в ней старше. Обязательно купи шляпу, самую большую, что найдешь в лавке. Тебе надо прикрыть голову. И лошадь новую раздобудь.
— А как же Счастливчик Пол? — спросил паренек.
— Продай. За любые деньги, какие предложат. Не найдешь покупателя — просто брось коня.
Паренек замотал головой.
— Никогда с ним не расстанусь.
— Придется, иначе домой не вернешься. Эта кляча тебя только задерживает. Оставишь ее себе, и деньги, и пища закончатся раньше, чем твое странствие. Я добра тебе желаю, понимаешь ты? Нет? Продолжишь упрямиться — отберу золото.
Паренек умолк. Подбросив хворосту в огонь, я велел мальцу раздеться и просушить вещи на огне до заката. Сбросив тряпки, мальчишка, однако, не развесил их над костром — оставил валяться в грязи и песке. Голый, нескладный, он смотрел на нас капризными слезливыми глазками. Он и в одежде-то выглядел нелепо, а голый так и вовсе смахивал на козленка. Вот он опять разревелся, и я понял: пора уходить. Взобрался в седло и пожелал парнишке доброй дороги. Так, для очистки совести, ведь ясно же: он обречен. Не стоило давать ему золото, однако назад подарочек не возьмешь.
Паренек, глядя нам вслед, ревел, а Счастливчик Пол тем временем обрушил палатку. Ну вот, храни теперь в уме еще и этот образ скорбной доли.
Глава 27
Мы поскакали на юг. Ехали противоположными берегами ручья, по плотной песчаной тропе. Солнечные лучи, проходя сквозь кроны деревьев, грели нам лица. В прозрачном потоке здоровенные — под три фута — жирные форелины плыли вверх по течению или просто лениво бултыхались в воде.
Чарли окликнул меня и признался, что Калифорния его впечатляет. Мол, здешний воздух прямо-таки наполнен стихийной энергией. Так и сказал, да. Не прочувствовал сердцем, но понял умом смысл собственных слов: местная земля одаривает не просто живописными видами, но может при случае наградить и несметным сокровищем. Она кормит, благословляет. Должно быть, именно так следует понимать золотую лихорадку: люди стремятся за чувством богатства испытать удачу; целые толпы неудачников идут сюда в надежде украсть или позаимствовать удачу ближнего своего или найти ее на месте. Подумать только, какое сладкое слово — удача. По мне, так с ней нужно быть осторожным. Обманом ее не получишь, ее надо честно заслужить. Удача дается смелым и сильным духом. Обманщикам и хитрецам суждено лишь облизываться.
Однако стоило нам остановиться, чтобы попить и напоить коней, как сама Калифорния вздумала доказать ошибочность подобных суждений. Из лесу вышла рыжая медведица и побрела через ручей в каких-то тридцати футах от нас. Я-то думал, шкура у нее окажется цвета охры, но нет, оттенок был ближе к яблочно-красному. Глянув на нас с любопытством, медведица пошла обратно в чащу. Чарли проверил заряд револьверов и собрался бежать за ней. Заметив, что я не двинулся с места, он спросил:
— Чего ты ждешь?
— Мы ведь даже не знаем, где живет этот Мейфилд.
— Знаем. Вниз по реке.
— Мы уже целый день едем вниз по течению. Вдруг он уже позади нас? Не хочу я, чтобы мой конь таскал по холмам и горам тушу медведя.
— Мейфилду нужна шкура.
— Да? А кто освежует медведицу?
— Все просто: один убьет, второй освежует.
Чарли оставил Шустрика.
— Точно не пойдешь со мной?
— Дался я тебе на охоте.
— Тогда готовь ножик, — посоветовал братец и кинулся в лес.
Какое-то время я ждал, глядя на форель в ручье, на поврежденный глаз Жбана и надеясь, вопреки всему, не услышать грохот выстрелов. Однако Чарли — заядлый охотник и меткий стрелок, и потому, услышав минут пять спустя выстрелы, я смирился и с ножом наизготовку пошел в чащу. Чарли сидел у туши поверженного зверя. Тяжело дыша и посмеиваясь, он попинывал медведицу в брюхо.
— Ты хоть представляешь, сколько это — сотня долларов? — спросил братец.
Я сказал, что не представляю, и он сам ответил:
— Это ж сразу целая сотня долларов!
