Луис Ламур - Человек закона
— И кто он оказался, дурак?
— Чужой. Глупостей не мелет, точно. Подхожу к его лагерю, только собирается светать, и жду. Вот он вылазит из постели, идет в кустики, я тут как тут, забираю его ружье, пояс с револьверами и сижу, пока он не явился обратно. Огорчил его дальше некуда.
— Кому-нибудь удалось уйти с того времени, как ты маршалом заделался? — с любопытством спросил Эд.
— Нет… но мне и ловить-то пришлось четверых всего, не то пятерых. Кто чего украдет, я за ним. Кто кого убьет и потом удирать, я за ним, привожу обратно, пускай отчитается. А если сажать каждого, кто брался за револьвер или нож, в городе, кроме проповедника, никого не останется, и…
— Кроме проповедника? — прыснул Эд. — Ты его не знаешь. Он своего не упустит, поцапался-таки порядком.
— Ну, я об этом не слышал. Пока дерутся на равных, никого это не касается, и уж точно не горю желанием вести кого под суд, раз присяжные наверняка его отпустят. Убить человека в честном поединке — едва ли не самая безопасная вещь, какую можно сделать в наших краях.
— Не хочешь проехаться ко мне, Борд? Может, добудешь сколько диких индеек.
— Нет, Лэнг, спасибо. Надо заняться тем трупом. Установить личность, похоронить, если не найдется родственников.
— А часто бывает, что родственники являются сами? — поинтересовался Лэнг.
— Один раз из десяти. Если удается отыскать семью, они обычно отвечают: «Закопайте его и пришлите, что он после себя оставил», а погулявши вечерок-другой у Хенри, много не оставишь.
— Зачем возиться? Получается артель «Напрасный труд», на мой взгляд. Хватит с них христианских похорон. Вводят город в расходы.
— Так всех расходов — пара долларов, Лэнг. Одеяло, чтобы завернуть покойного, если своего не окажется, и кто-нибудь, чтобы вырыть могилу. Коли зашла речь, я уже девять могил выкопал в нынешнем сезоне.
Некоторое время они ели молча. Затем Лэнгдон Адамс спросил:
— Борд, ты не думал обратиться к Хайэту Джонсону за займом? Начать дело снова, я имею в виду. Он знает — скотовод из тебя хороший, вдруг да отстегнет денежек.
— Шутишь. В этот хайэтовский банк деньги приходят, а из него не выходят. И во всяком случае, я начну дело на свои средства, когда смогу. Не хочу быть никому обязанным. И полжизни вкалывать, чтобы расплатиться с банкиром, не хочу тоже.
Дверь открылась, и внутрь проковылял коренастый, жилистый человечек: небритый, волосы под шляпой с узкими полями не причесаны, с соломинками из амбара, где он спал.
Сел — почти упал на стул — положил на стол руки и опустил на них голову.
Вошел Эд, поставил перед ним чашку с кофе.
— Джонни? Вот, похоже, тебе это не повредит. Выпей.
Джонни поднял голову, чтобы взглянуть на повара.
— Спасибо, Эд. Много воды утекло со времен старого «Дробь Семь».
— Это точно. Блинчиков хочешь?
Забулдыга покачал головой.
— Брюхо не примет. Спасибо, может, потом. — Проглотил остатки кофе и выбрался на улицу.
Эд обернулся к гостям.
— Сейчас не скажешь, а ведь лучшим ковбоем здесь был, когда я приехал. Шесть лет прошло. Скакал на чем угодно, лишь бы волосы росли, и с веревкой управлялся — не каждый так сумеет. А с виски управиться не умеет. Да, был на высоте. Любая команда взяла бы с радостью. Теперь нигде не найдет работы.
— Он когда-нибудь платит тебе за жратву? — скептически полюбопытствовал Лэнгдон. — Что-то я не замечаю никаких денег.
— Здесь ему деньги не нужны, — отрезал Эд. — Джонни — хороший парень. Помогал мне не раз, когда я очутился в этих краях, и не заикнулся об этом после. Помню, он играл в покер, сидел с другими ковбоями вокруг одеяла. Я торчал рядом. Совсем был без денег, даже поесть не на что. И без работы. Спросил, кто знает насчет где заработать, все говорят, нету, а я говорю, мне во как работа нужна, потому совсем карман пустой, а Джонни тянет руку к своей кучке денег, берет пару-тройку бумажек, дает мне. «Вот, — говорит, — перебьешься, пока найдешь», — я ему спасибо-спасибо, а он только рукой машет. Через два дня встретил меня на улице, еще три доллара подкинул. Когда я получил работу, расплатился с ним.
— Да, верно, — сказал Чантри. — Хороший человек был Джонни. Один из лучших.
Лэнгдон Адамс отодвинул свой стул.
— Передумаешь, Борд, приезжай. Постреляем индеек, и я покажу тебе свое поместье.
— Может и приеду. Я еще Бесс не видел. Вернулся поздно и, чтобы не будить своих, спал прямо в участке. Если я являюсь среди ночи и она просыпается, то потом не может заснуть.
Адамс вышел, Эд принес себе чашку кофе.
— Что-нибудь про убитого знаешь, кто он?
— Не знаю, Эд. Какой-то ковбой, хвативший лишку, скорее всего. Они пьют больше, чем следует, а потом ввязываются в споры со старателями… Среди мексиканцев попадаются крутые типы. И потом, столько шатунов проезжает через город. С войны полно народу болтается, никак не найдут, куда приткнуться. Стреляют друг в друга, ну и ладно, по крайней мере, пока все честно. Чтобы стреляли в спину или в безоружных, этого никому не надо, но у нас тут такого годами не бывало.
— С того времени, как маршалом был Джордж Ригинз. У него был случай — я, по крайней мере, всегда считал, что там произошло преступление. И на то пошло, Хелен Ригинз говорила, что маршала убили.
— Меня тогда здесь не было.
— На него свалился камень. Путешествовал по холмам да оврагам и подъехал под самый обрыв. Три дня прошло, пока на него наткнулись. Этот мертвый… ты его здесь видел?
— То ли он, то ли не он — один приходил сюда поесть. Спокойный такой. — Эд нахмурил брови. — Слушай, а он не из тех, кто лезет в драки. Спокойный, я же говорю. Сел один, поел и ушел.
— Заплатил?
— Золотой двадцатидолларовик. Сам давал ему сдачу. — Эд отъехал со стулом назад и поднялся. — Пора наводить чистоту. Дот не придет сегодня. Голова болит, или что там еще. Беда с подсобниками. Женский пол, как они больше всего нужны, сейчас хворать.
Борден Чантри вышел из ресторана на улицу. Следовало бы идти домой или хоть дать знать Бесс, что он вернулся. Вечно она нервничает, когда он уезжает ловить шантрапу, хотя пока что эта работа казалась менее опасной, чем возня с дикими лошадьми или лонгхорнами.
Сейчас он пойдет. Только сначала остановится у старого сарая и глянет на мертвого. Не очень это ему по душе, но работа есть работа. Надо, чтобы видели: он ее делает. Так Борден Чантри говорил себе, однако помнил: никогда еще ничего не делал он только для виду. Маршал из него никакой. В жизни не собирался становиться представителем закона, но раз уж дали ему такое дело, будет исполнять его наилучшим образом, как только сможет.
В старом сарае было сумрачно. Тело лежало на ветхом верстаке. Пахло прелым сеном, свет проникал сквозь многочисленные щели в стенах и кровле.
