Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок
Глава 11
ТРИ ГЛОТКА «СТАРОЙ ВОРОНЫ»
Как вы могли догадаться, в мгновение ока я перехватил кольт за рукоятку, а левой рукой взялся за револьвер в другой кобуре. Следовало ожидать, что за моим выступлением последует гром ругательств, затем — пальба.
Но к моему удивлению и немалой радости, все затихли, глядя на вмятину, оставшуюся на полированном дереве. Между тем, когда я зашел в салун, в нем сидело не меньше дюжины парней, которые были бы не прочь посоревноваться со мною в стрельбе. И думаю, трое или четверо из них могли со мной расправиться.
Все дело в том, что тогда в Эмити я был еще никем — человеком без репутации. А репутация — это половина победы! Почему стрелок, занимающий второе место, вдруг становится первоклассным, одержав верх в каком-нибудь серьезном соревновании? Потому что к его прежней сноровке прибавилась репутация, и в этом-то весь секрет. Его рука становится тверже, глаз — вернее, а у противника ноги начинают ходить ходуном, он уже сам ждет поражения, зная, что рядом с ним сильнейший.
Так вот, эти ребята меня просто не знали, потому и хотели сожрать с потрохами до того самого момента, как я шлепнул револьвером по стойке. Но тут озадачились.
Я не. стал ждать, пока они придут в себя, и гаркнул Сэму:
— Ну-ка, налей мне маленькую!
Сэм, Боже его благослови, увидел, как я, пробуя новую роль, лезу из кожи вон, и решил мне подыграть. Тут же с невозмутимым видом запустил по стойке большущий фужер, а вслед за ним ко мне подъехала бутылка «Старой вороны».
Мне сделалось худо. Я понял замысел Сэма и знал, что теперь мне не уйти от этого страшного наказания.
С виски я никогда не был особенно дружен. Что касается пива, то, как и все, люблю пропускать по кружечке в день. Но когда ввели запрет на крепкое спиртное, не слишком обижался на правительство. А из всех сортов виски, которые мне доводилось вливать в глотку, самым крепким была как раз «Старая ворона» — что ни рюмка, то удар под дых. На этикетках тогда писали: «Сто процентов взрывчатки!» Готов подтвердить, что это была чистая правда.
Теперь вы понимаете, отчего я так перепугался? Зато в баре все заинтересовались — смотрели то на меня, то на фужер, то на большую черную бутыль.
Что ж, я решил блефовать до конца — схватил ее за горлышко и оскалился.
— А-а, — зарычал, — пустоголовые выродки! Жалкие, никчемные слюнтяи! Нутро слабое, а глотки — во!
Адресуй я эту речь кому-то одному, он сразу полез бы в драку. Но поскольку я обращался ко всем, каждый мог пропустить оскорбление мимо ушей, робко покосившись на соседа.
Я опрокинул бутылку в фужер, а когда он наполнился до краев, поставил ее на место, расплескав некоторую часть содержимого по стойке.
— Видите? Это яд для всех доходяг, которые приезжают в Эмити, думая, что здесь им будет легко. И если раньше кому-то из вас жизнь в нашем городке казалась сладкой, то больше такого не будет, потому что теперь здесь я! Кому нужны неприятности, прошу ко мне. Сами приходите и других присылайте! Я пью за всех чертей, которые будут вас поджаривать в аду!
Внутренне холодея, я поднес отраву к губам. Храни Господь проходимца Сэма! Это был чай! Жиденький чай в бутылке из-под дьявольского зелья: из нее Сэм наливал себе рюмку-другую, когда назойливые посетители слишком часто лезли со своими «угощениями».
Толпа с жадным интересом следила за каждым моим движением. Я опорожнил фужер большими глотками, всего раз прервавшись, чтобы облизать губы. Настоящее пойло в таком количестве и страусу выжгло бы внутренности, не то что мне! Но я как ни в чем не бывало с грохотом поставил фужер и крикнул негру, который вытирал пролитый чай:
— Ах ты, жалкий кусок угля! Бьюсь об заклад, что ты разбавляешь выпивку!
Затем развернулся на каблуках — неспешно, дабы всем было видно, что у меня на глаза не навернулись слезы, а лицо не исказилось от поглощения ужасного напитка, — и медленно пошел к выходу.
Посетители как зачарованные молча смотрели мне вслед, но, подойдя к самой двери, я увидел, как один здоровенный тип сцапал Сэма за руку, когда тот хотел спрятать бутылку под прилавок.
— Погоди! — закричал верзила. — Дай-ка взглянуть, что ты ему налил. Не верю, что там «Старая ворона», — никто на свете не может ее так приговаривать, никто! Я встречал многих парней с луженой глоткой, видел, как шотландцы лакают свою бурду, но чтобы пай-мальчик вроде этого Шерберна мог так расправиться с виски — такого еще не видал! Говорю вам, ребята, в бутылке чай!
Я застыл в дверях, не потому, что хотел задержаться, просто мои ноги ослабли и отказывались идти. Если бы обман вскрылся, моя песенка была бы спета! Оставалось бы одно — вскочить на коня и гнать во весь опор, чтобы остаток жизни провести в скитаниях, перебираясь с места на место и делая ноги всякий раз, когда нелегкая сведет с человеком из этих краев!
Охваченный паникой, предчувствуя скорую погибель, я стоял и слушал, как этот мордоворот упивается всеобщим вниманием к своей особе.
— Вот почти что такой же фужер, как тот, из которого пил Шерберн! Сейчас я вам покажу, как легко выпить виски из этой бутылки не моргнув глазом! Я и пиво пью кружками на едином дыхании. Видите? Шерберн налил почти до краев, но у меня еще больше налито!
— Давай, приятель! — послышался дружный рев.
Заскрипели сапоги, и я понял, что толпа готова броситься за мной в погоню в тот же миг, когда верзила вольет в себя все до капли.
На мгновение наступила тишина, послышалось какое-то бульканье, хрипы, затем донесся слабый, сиплый стон:
— Будь я проклят! Это она, «Старая ворона»!
Я был спасен! Сэм — да благословит Господь его имя! — под самым носом у верзилы заменил бутылку с чаем на настоящей виски!
Я прекрасно понимал, что сделал для меня этот негр, — он спас мою шкуру, ни больше ни меньше! И теперь был обязан сделать для него две вещи: во-первых, извиниться за мое поведение, как только представится случай поговорить с глазу на глаз, а во-вторых, холить и лелеять мерзавца до конца моих дней!
Между тем вот так в Эмити у меня появилась репутация. К перестрелкам и поножовщине здесь давно привыкли, бойцовскими качествами было трудно кого-то удивить. Но оставалось одно поприще, на котором еще можно было отличиться: на Западе не сходили с уст имена самых заядлых выпивох, и тот, кто мог перепить остальных, пользовался особым почетом. Можно даже сказать, что геройство такого рода ставилось выше храбрости в бою.
Поэтому не прошло и пары часов, как весь город заговорил обо мне. Не о том, как я ввалился в салун и обратился к толпе с бесстрашными речами, а о том, как залпом выпил огромный фужер виски и не повел бровью.
