Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 1
Всем известно, каким образом был обнаружен город. В течение многих лет залив Сан-Франциско славился своими превосходными устрицами. Утверждают, что в один прекрасный день землечерпалка извлекла огромный колокол, причем было установлено, что это колокол со здания муниципалитета, вслед за чем был обнаружен и его купол. Местом этим сейчас же заинтересовалось правительство. Залив Сан-Франциско был немедленно осушен с помощью сифонов новейшего изобретения, и глубоко погруженный в грязь город после многовекового погребения вновь увидел свет. Здания муниципалитета, почтамта, монетного двора и таможни были опознаны очень быстро по огромным откормленным полипам, облепившим их стены. Вскоре после этого был обнаружен первый скелет, принадлежащий биржевому маклеру; предполагают, что его положение в верхней страте наносного слоя, так близко к поверхности, объясняется его поразительной способностью вздувать акции, которыми он запасся, пытаясь спастись. В верхней страте было также найдено много скелетов женщин, окруженных своеобразными металлическими сетками или клетями, которые, очевидно, принято было носить в ту эпоху. Алексис фон Паффер в своей превосходной работе, посвященной раскопкам Сан-Франциско, утверждает, что несчастные создания оказались в верхней страте благодаря этим металлическим каркасам, растягивавшим их юбки на манер парашютов, что и не позволило пострадавшим погрузиться вниз во время затопления города. И без того ужасное бедствие, когда вода хлынула в город, говорит фон Паффер, усугубил тот факт, что в эту трудную минуту произошло насильственное разделение полов. Поддерживаемая своеобразными платьями, женская половина населения в ту же минуту всплыла на поверхность. Какой же ужас должен был испытать тонущий супруг, когда, подняв взоры, он видел свою супругу, взмывающую кверху, и сознавал, что он лишен возможности погибнуть вместе с нею. К чести мужской половины населения следует сказать, что лишь немногие ее представители воспользовались легкостью поведения своих жен при случившихся ужасных обстоятельствах. Был найден только один скелет, держащийся за лодыжки другого, — смерть настигла их, когда они оба прокладывали себе путь в высшие сферы.
В течение многих лет Калифорния испытывала легкие подземные толчки, в большей или меньшей степени ощутимые, но все же недостаточные, чтобы возбудить беспокойство. Может быть, завладевшая жителями всепоглощающая страсть к золоту — металлу, считавшемуся, судя по всему, особенно ценным в те времена и практически служившему средством денежного обмена, — сделала жителей Сан-Франциско беспечными во всех других отношениях. Все указывает на то, что бедствие оказалось совершенно непредвиденным.
Вот как красноречиво повествует об этом Шваппельфюрт:
«Утро, в которое разразилась чудовищная катастрофа, застало, по-видимому, вечно неугомонную толпу делателей золота за обычными каждодневными занятиями. Пышно и богато разодетые женщины фланировали по улицам и жеманно потупляли глаза в ответ на почтительные приветствия франтов, изящно приподнимавших свои необыкновенные цилиндрические головные уборы, образец которых и поныне хранится в музее в Гонолулу. Биржевые маклеры толпились у своих храмов. Торговцы раскладывали товары. Праздные молодые люди, или подонки, — термин, каковым обозначались представители привилегированного аристократического сословия, которые не должны были трудиться и из числа которых избирались по большей части правящие органы, — торчали на перекрестках или в дверях капищ, где совершались возлияния, и равнодушно разглядывали гуляющих. Вдруг город содрогнулся от первого слабого толчка. Кипучая жизнь этого неугомонного микрокосма сразу замерла. Торговец, выставлявший товар, дабы показать его лицом, остановился, и бойкое словцо профессионального зазывалы замерло у него на устах. Стакан, подносимый к губам в злачном заведении, задержался на полдороге; гуляющие на улицах остановились как вкопанные. Следующий толчок — и город начал опускаться; несколько заядлых пьяниц еще успели осушить свои стаканы. Люди толпой хлынули на улицы, с ужасом чувствуя, что земля уходит у них из-под ног, но все еще не понимая размеров бедствия. Воды залива сначала отхлынули от эпицентра катаклизма, образовав нечто вроде воронки, края которой возвышались над городом на несколько тысяч футов. Еще один толчок — и вода опустилась до прежнего уровня. Воды залива плавно сомкнулись над городом, оставив его на глубине девяти тысяч футов; на месте города колыхалась спокойная тихоокеанская зыбь».
«Как ни страшна была катастрофа, — пишет в заключение Шваппельфюрт, — для людей, оказавшихся ее непосредственными жертвами, нельзя не поражаться ее классическому совершенству, стройному разделению на три законченных периода и редчайшему сочетанию глубины замысла с безупречностью исполнения!»
Перевод А. Поливановой
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ ПО КВИТАНЦИИ
Так как после создания нового Благотворительного общества улицы очищены от нищих и профессиональное нищенство сулит перейти в разряд забытых ремесел, я попытался — в защиту репутации этой благородной профессии — припомнить иные черты и свойства отдельных известных мне членов этой корпорации, которых мне так недостает. Я сознаюсь, что к этому меня побуждает скорбь об упадке этой профессии, ибо я убежден, что лицезрение нужды — притворной или истинной — служит к совершенствованию человеческого рода точно так же, как вымышленные перипетии драмы облагораживают душу, хотя мы прекрасно знаем, что актеры живут выдуманной жизнью. Я, пожалуй, могу со всей откровенностью признаться, что вознаградить мошенника, искусно замаскированного и великолепно играющего роль, побуждает меня то же чувство, которое заставляет меня потратить доллар, дабы лицезреть притворные треволнения бедняги Триплета в исполнении Чарлза Уитли. Ни в том, ни в другом случае меня не беспокоит обман. Моя монета служит наградой за убедительную игру; а моральную ответственность я возлагаю на исполнителя.
Основной тип нищего, который я оплакиваю и который исчез бесследно, вероятно, знаком многим читателям. Это смуглая, черноглазая, чуждого племени женщина с хилым ребенком на руках. Младенец представлял собой особенно интересный патологической феномен: на лице его уже проступала гиппократова маска, и у вас не было никаких сомнений в том, что он не протянет и нескольких часов, а вместе с тем он оставался неизменным в течение всех трех лет, что я встречал эту женщину.
Женщина никогда не просила милостыни. Она всегда молчала. Ее появление было безмолвно, таинственно и неожиданно. Мольба ее выражалась только в драматической позе с младенцем у груди да иной раз еще в протянутой руке и выразительном взгляде. Обычно она стояла в моих дверях, безмолвная и терпеливая, и, если я ее не замечал, она пыталась привлечь мое внимание легким покашливанием младенца, на которого, как я всегда догадывался, возлагалась определенная роль в этой маленькой пантомиме и который обычно подчинялся какому-то тайному знаку материнской руки. Отказывать в милостыне, ссылаться на занятость или притворяться, что я ее не замечаю, было бесполезно. Женщина не двигалась с места, ее поза говорила о скрытой способности выдержать все и о таком опыте долготерпения, которые всегда внушали мне благоговение и убеждали в бесполезности каких бы то ни было попыток от нее отделаться. Ее глаза, укоризненно устремленные на меня, со всей прямотой говорили: «Ну что ж, продолжайте заниматься сочинительством притворных чувств и страстей, расписывайте вымышленные страдания ваших бестелесных героев, плетите паутину вашей изощренной философии, но только взгляните сюда, сэр: вот где истинная нужда! Вот где подлинное страдание!» Признаюсь, что такой искусный подход действовал на меня безотказно. После трехминутной осады крепость обычно сдавалась на ее милость без единого выстрела с той и с другой стороны. Она брала мое подаяние и исчезала так же безмолвно и таинственно, как и появлялась. Счастье мое, что она не сознавала своей власти надо мной. Пойми эта ужасная женщина свою истинную силу, я, пожалуй, залез бы в неоплатные долги или подделал бы чек, лишь бы избавиться от ее гнетущего присутствия. Я не уверен, что меня поймут, но я не способен выразить мою мысль яснее: дело в том, что, когда эта женщина обращалась к вам при посторонних, вы читали в ее глазах непоколебимую уверенность в вашей личной ответственности за ее нужду; и, хотя это неизменно порождало в вас смешанное чувство нелепости и ужаса, на зрителей оно действовало подавляюще. И вот, так как она уже месяц не появлялась, я думаю, что она нашла прибежище в сан-францисском Благотворительном обществе, ибо я не представляю себе такого милосердия, хотя бы и пользующегося надежной защитой солидных чеков и проницательных чиновников, которое устояло бы перед ее молчаливым укором. Я бы охотно наведался в Благотворительное общество, и навел бы справки о ней, и постарался бы узнать, поправляется ли или умер ее младенец, но я боюсь, что она взглянет на меня с таким безмолвным упреком, настолько бесспорно лично обращенным ко мне, что Общество немедленно поручит ее мне, под мою персональную ответственность.
