Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 1
В вышеупомянутом «прекрасном саду» весьма небольших размеров было разбито несколько цветочных клумб необыкновенно причудливой формы. Меня сразу же поразило их удивительное сходство с бараньими котлетами, подаваемыми обычно к столу в отелях и ресторанах. Сходство еще усиливалось большим количеством петрушки, произраставшей на клумбах. Одна грядка в особенности заставила меня вспомнить, и не без удовольствия, о пироге, известном в моем детстве под названием «боливар». Владелец дома, обладавший, по-видимому, довольно оригинальными эстетическими представлениями, огородил одну из клумб разноцветными морскими раковинами; в дождливую погоду клумба напоминала аквариум и, что особенно приятно, позволяла вести наблюдения в области ботаники и конхиологии одновременно. Тогда мне пришло в голову, что дельфиниум, росший тут в неимоверном количестве, обязан своим внедрением в нашем саду той же самой идее объединения двух наук. Тем не менее было весьма приятно прогуливаться после обеда по усыпанным гравием дорожкам (спотыкаясь иной раз на валуны, вызывавшие в памяти высохшее русло довольно извилистого горного потока), то куря сигару, то вдыхая крепкий запах укропа, а то порой останавливаясь, чтобы сорвать цветок мальвы, в изобилии украшавшей наш сад. Плодовитость этого растения приводила нас в ужас: сначала в порыве садоводческого энтузиазма жена посеяла самые разнообразные цветы, но, кроме мальвы, решительно ничего не взошло, и хотя я, движимый тем же похвальным рвением и обзаведясь «Сельским садоводством Даунинга» и всякими садовыми инструментами, проработал несколько часов в саду, усилия мои оказались столь же бесплодными.
«Пышная растительность» состояла из нескольких низкорослых деревцов. Одна очень молодая плакучая ива была такой слабой и хилой и так честно заслуживала свое название, что ее пришлось подвязать к стене дома — иначе она просто легла бы на землю. Присутствием сей лакримозы, быть может, и объяснялась сырость в этой части дома. Добавьте к этому несколько на редкость несимпатичных деревьев, известных, кажется, под названием мальва древовидная, усеянных какими-то невзрачными цветочками, которые вечно осыпались, да два или три карликовых дуба довольно зловещего вида, с шероховатыми листьями — и вы получите представление о том, что наша горничная-ирландка не без основания именовала «пылесадник».
Фешенебельность нашей округи несколько страдала от близкого и малоблаготворного соседства с Подворьем Мак-Джинниса. Это был какой-то мрачный закоулок, где обитали люди, стоявшие, очевидно, на примитивной ступени развития, не порабощенные цивилизацией и проводившие большую часть времени, сидя на пороге своих домов. Многое из того, что, в согласии с укоренившимся предрассудком, все другие люди делают, совершая свой туалет в одиночку, производилось здесь открыто, без страха и упрека, на виду у всех. В начале каждой недели двор заволакивало густым мыльным паром, поднимавшимся из многочисленных корыт. Через день-два после этого двор превращался в выставку всевозможного разноцветного белья, развевающегося на веревках, подобно гирляндам флажков на мачте корабля, и хлопающего на ветру, как беспорядочные ружейные выстрелы. Было совершенно очевидно, что двор оказывал дурное влияние на всю округу. Один оптимистически настроенный землевладелец выстроил на углу нашей улицы очаровательный домик, в котором и поселился; и хотя он часто появлялся на балконе в ярком малиновом халате, придававшем ему сходство с тропической птицей в роскошном оперении, подражателей у него так и не нашлось, соседи халатами не обзавелись, и он только заслужил оскорбительные прозвища от мальчишек. Кончилось тем, что он съехал. И, проходя как-то мимо его дома, я заметил прибитое к коринфской колонне у подъезда и резко бросающееся в глаза объявление: «Сдаются комнаты с пансионом». Подворье Мак-Джинниса торжествовало победу. Между его обитателями и прислугой особняка тут же завязались сношения, и некоторые юнцы, живущие в пансионе, стали обмениваться игривыми и не слишком утонченными шуточками с молодыми девицами Подворья. Мы поняли, что на фешенебельность приходится махнуть рукой.
Однако время от времени у нас выдавались минуты ничем не омраченного счастья. Когда сумерки смягчали корявые очертания дубов и превращали кусты в темные бесформенные массы, было необыкновенно романтично сидеть у окна и вдыхать поднимавшийся из сада слабый и грустный запах укропа. Быть может, это дешевое удовольствие в значительной степени увеличивалось еще и оттого, что скромное растение неизменно вызывало в моей памяти одну картину, краски которой давно поблекли от времени. Нередко я сидел так по вечерам, закрыв глаза, пока передо мной не всплывали очертания класса и парт в сельской школе, и я слышал запах укропа, тайком припрятанного в парте, и снова в безмолвном восторге созерцал прелестное создание с круглыми красными щечками и длинными черными косами, чей взгляд не раз заставлял пылать мои щеки, подпираемые воротничком невиданных размеров, какие я в ту пору моего детства с гордостью носил. Я нарочно рассказываю об этом маленьком преимуществе, не упомянутом в объявлении и не включенном в квартирную плату, дабы читатель не упрекнул меня в пристрастном желании все видеть в дурном свете. Пусть биржевой маклер, ныне занимающий этот дом и производящий впечатление человека, которого с пеленок звали не иначе, как «мистер», тоже им воспользуется и вспомнит, что и он был когда-то мальчиком!
III
Вскоре после того как я поселился в «Счастливой долине», я был поражен полным несоответствием между названием и местностью. Правда, калифорнийцы щедры на эпитеты, но даже для них это звучало уже как насмешка. Однако сначала я поверил названию, решив, что это плод чьей-нибудь не слишком тонкой, но превыспренней фантазии, точно так же, как улицам в этой округе были даны женские имена человеком, явно связанным с «Дарами дружбы» и «Подношениями любви».
Наш дом на Лаура-Матильда-стрит несколько напоминал игрушечное швейцарское шале — столь распространенный здесь архитектурный стиль, что, идя по улице, вы так и слышали запах свежего клея и сосновой стружки. Редкие деревца казались вынутыми из овальных рождественских коробок, в которых продаются кукольные деревни; и даже в людях, сидевших у окон, была какая-то неподвижность, словно они были ненастоящие, игрушечные. Соседскую собачонку мои домочадцы называли «Бусинка», — настолько казалось очевидным, что ее выдули из стекла. Может быть, я и преувеличил в своем описании изящную миниатюрность нашей долины, но она была такая чистенькая и аккуратная, что от этого все предметы как будто становились меньше, сжимались и делались карликовыми. И мы сами постепенно мельчали, наш кругозор сужался, и весь сложный мир вокруг нас стал укладываться в прямоугольные контуры Матильда-стрит.
