Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 6
— Может… принесешь… воды? — еле прошептал он.
До родника было рукой подать — кто же устраивает зверинцы далеко от воды! Пегги принесла беглецу в ковшике напиться. И тихонько вздохнула: последним из этого ковшика пил навеки потерянный для нее «мясник» сорокопут.
Вода, казалось, оживила беглеца.
— Удрали от гремучих змей, трусы, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — А много их было, змей?
— Ни одной, — не слишком ласково сказала Пегги. — Только ты гремучка на двух ногах.
Непрошеный гость ухмыльнулся — видно, ему это польстило.
— Вернее сказать, на одной, — поправил он, показывая на бессильно вытянутую раненую ногу.
Пегги немножко смягчилась.
— Что ж ты теперь будешь делать? — спросила она. — Тут тебе оставаться нельзя. Тут я хозяйка.
Она была девочка великодушная, но рассудительная.
— Так вся эта живность, которую я разогнал, была твоя?
— Да.
— Экое свинство с моей стороны!
Пегги поглядела на него чуть подобревшими глазами.
— Ты идти можешь?
— Не могу.
— А ползти?
— Далеко не уползу, я ведь не змея.
— А вон до той просеки?
— Пожалуй, доползу.
— Там привязан конь. Я могу подвести его поближе.
— Ты просто молодчина, — серьезно сказал раненый.
Пегги побежала к просеке. Конь был чужой, но его хозяин Сэм Бедел позволил девочке кататься на нем когда угодно. По ее разумению, это означало, что ей позволено и перевести коня с места на место куда угодно. И Пегги подвела его поближе к частоколу и позаботилась поставить для удобства рядом с большим пнем. А пока она ходила за конем, беглец успел приползти на просеку и уже ждал ее здесь; он был чуть жив, осунулся, но все-таки улыбался.
— Как доедешь, куда надо, отпусти его, — сказала Пегги. — Он сам найдет дорогу сюда. Ну, мне пора.
И, не оглядываясь, побежала к частоколу. Тут она остановилась и прислушалась; вскоре до нее донесся конский топот — лошадь пересекла шоссе и умчалась прочь от преследователей в другую сторону: беглец удрал. Тогда Пегги вытащила из кармана ошеломленную, все еще недвижную ящерицу и стала перетаскивать поломанные конурки и клетки обратно в опустевший загон.
Но она так и не восстановила свой зверинец и не обзавелась новыми питомцами. Люди говорили, что ей наскучила эта прихоть, да и слишком взрослая она стала для таких забав. Может быть, это и верно. Но никогда она не стала настолько взрослой, чтобы поведать кому-либо о последнем диком звере, которого она приручила своей добротой. Да и сама она была не вполне уверена, что ей это удалось… Но несколько лет спустя, в первый день занятий в закрытой школе в Сан-Хосе, ей показали одного из самых уважаемых попечителей. По слухам, когда-то он был отчаянным игроком и, вспылив за картами, застрелил человека — его чуть было не поймали и не предали суду Линча.
Перевод Н. Галь
СТИХИ И БАЛЛАДЫ
Переводы М. Зенкевича
В ЗАБОЕ
Я и Том Флин,
Флин из Вирджинии,
В этом вот месте
Врубались вместе
В забой один.
Здесь в забое
Трудились двое,
Я и Том Флин,
Киркой рубили,
Руду дробили
Среди теснин.
Где теперь Флин?
Эхо долин
Скажет, где он,
Друг мой Том Флин,
Том весельчак,
Храбрец, добряк,
Мой компаньон.
На месте том,
Там, где обвал,
Крепленье Том
Спиной держал
И вдруг из мрака
Мне закричал:
«Спасайся скорей
Ради детей,
Не жди меня, Джек!»
И в миг один
Средь скал навек
Пропал Том Флин,
Флин из Вирджинии.
Вот весь рассказ
О том, как спас
Меня Том Флин,
Флин из Вирджинии.
Я плачу… Нет…
То не слеза,
То лампы свет
Слепит глаза.
Коль спросят тебя,
Где, скалы рубя,
Вдруг с эхом долин
Сгинул Том Флин,
Скажи о том,
Каков был Том
Флин из Вирджинии.
ЕЕ ПИСЬМО
К камину подвинувшись ближе,
Я в бальном платье своем —
За тысячи сшитом в Париже —
Сижу сейчас пред огнем;
Сверкая в лучах бриллиантов,
«Царица сезона», для вас
Забыв всех поклонников-франтов,
Я вам отдаю этот час.
Отвергла я все приглашенья,
Нарушила танцев черед,
Не выслушала предложенья
Того, кто на лестнице ждет.
Говорят, он жених завидный
И любит меня притом,
Но вы усмехнетесь ехидно
За три тысячи миль над письмом.
«Как нравится мне в Нью-Йорке?
Забыла ль я вас совсем?
От жизни роскошной в восторге,
Танцую, флиртую я с кем?
Не правда ль, быть лучше богатой,
Ходить в бриллиантах, в шелках,
Чем рыть киркой и лопатой
В поселке на приисках?»
Увидев, как цугом в карете
Четверкой мы едем гулять,
Какою гранд-дамой в свете
Старается быть моя мать;
Отцовский портрет в гостиной
Увидев, не скажешь: ах!
Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.
Здесь в кресле под люстрой хрустальной,
Пред пышным зеркальным трюмо,
Под отзвуки музыки бальной
Пишу я вам это письмо.
На «лучшем балу в Нью-Йорке»,
Средь «флера де Шамбери»[29]
Я вспомнила, Джо, как на Форке
Плясали до самой зари.
Я вспомнила стены сарая
С флажками, воткнутыми в щель,
Где свечи роняли, сгорая,
На платья и шали капель,
И старую скрипку с гобоем,
И платье моей визави,
И танец однажды с ковбоем,
Убившим Сэнди Мак-Джи,
Разъезд наш и месяц низкий,
Уснувший на дальнем холме,
Гранитных вершин обелиски
Под снежным покровом во тьме,
И скачку вдвоем меж холмами,
И ваши слова у крыльца…
Ах, Джо, ведь тогда между нами
Не встало богатство отца!
Все это прошло, миновало.
Забавно, что даже сейчас,
Средь блеска богатства и бала,
Я все еще помню вас,
Того, кто вплавь прорывался
Чрез паводок Форка в ночь,
Чтоб пригласить на тур вальса
Фолинсби старого дочь.
Но что я пишу вам! Наверно,
Меня не поймете вы;
Что вкус у меня очень скверный,
Мне скажет мама — увы!
О боже! Как это несносно!
Зачем мой отец на доход
От жилы золотоносной
Таким богачом живет?
Спокойной ночи! Кончаю
Письмо, а на Западе, там,
Еще светит солнце, пылая,
День не кончен по вашим часам.
Какие б ни были толки,
Пусть, Джо, вы с киркой в руках,
Но сердце мое в поселке,
Там, с вами, на приисках!
ЧИКИТА
