Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 3
— Вы написали на конверте: Гэбриель Конрой? Отлично! Это поможет нам разыскать конверт без того, чтобы его распечатывать, — сказал Артур. — Вам что угодно? — Этот вопрос был обращен к клерку, который вошел во время речи полковника и теперь стоял с акцептованным чеком в руках, глядя попеременно то на полковника, то на своего хозяина.
— Передайте чек получателю, — приказал Дамфи.
Клерк повиновался.
Полковник Старботтл взял чек, сложил его и упрятал куда-то в глубинные складки своей моральной сферы. Покончив с этим, он обернулся к мистеру Дамфи.
— Нужно ли говорить, сэр, что в той мере, в какой я как адвокат располагаю личным влиянием на своего клиента, я сделаю все, чтобы предотвратить неуместную тяжбу в известном вам деликатном деле. Если конверт за это время обнаружится, прошу вас немедля переслать его мне, поскольку я ответственен за его сохранность. Сто чертей, — добавил полковник, — я был бы горд и счастлив завершить столь достойно заключенное нами соглашение за пиршественным столом, джентльмены, но неотложные дела требуют моего присутствия в другом месте. Через час я выезжаю в Гнилую Лощину!
И Дамфи и Пуанзет невольно вздрогнули.
— В Гнилую Лощину? — переспросил Артур.
— Сто чертей, сэр, именно туда! Я участвую в тамошнем деле об убийстве. Процесс Гэбриеля Конроя.
Артур бросил на Дамфи быстрый взгляд, призывая его к молчанию.
— В таком случае, мы будем с вами соседями в дилижансе, — сказал он, приветливо улыбнувшись, — я тоже направляюсь туда. Кто знает, мы еще можем оказаться собратьями по оружию. Вы выступаете…
— От потерпевшей стороны, — промолвил полковник, слегка выпятив грудь. — По приглашению родных и близких убитого… гм… испанского дворянина из весьма почтенного и влиятельного семейства. Я буду сотрудничать с окружным прокурором, старинным моим приятелем, Нельсом Бакторном.
В глазах Артура мелькнула тревога, но он никак не проявил ее внешне. Бросив еще один угрожающий взгляд на совершенно сбитого с толку и обозленного Дамфи, он с самым любезным видом повернулся к полковнику.
— А если волею судеб, дорогой полковник, нам придется скрестить наши шпаги, уповаю, что и тогда наши личные отношения останутся не менее сердечными, чем сейчас. Пока что позвольте заявить вам, что мы выходим отсюда вместе. Вот моя рука: до моей конторы всего лишь несколько кварталов; мы осушим по бокалу доброго вина на дорогу.
Бросив прощальный многозначительный взгляд на мистера Дамфи, Артур Пуанзет ловко подхватил полковника под руку и увел с собой; почтительного воина легко было бы счесть за пленника, если бы счастливый румянец на его лице и выпяченная грудь не свидетельствовали о его полном довольстве. Как только дверь за гостями закрылась, мистер Дамфи выразил обуревавшие его чувства в едином крепком слове. Что он намерен был сказать Далее, осталось неизвестным; внимание его было отвлечено клерком, который вошел в кабинет, как только гости удалились, и теперь стоял ошеломленный неистовым гневом банкира.
— Будьте вы все прокляты!! Чего вы здесь стоите? И какого дьявола ждете?
— Прошу прощения, сэр, — сказал оробевший клерк. — Я случайно услышал, что сказал тот джентльмен о пропавшем конверте, о помете, по которой его можно узнать. Мы в конторе теперь сообразили, что сталось с конвертом.
— Что?! — спросил Дамфи, подавшись всем телом вперед.
— Когда началось землетрясение, — сказал клерк, — почтальон как раз грузил корреспонденцию, адресованную в Сакраменто и в Мэрисвилл; мешок лежал у него на крыше фургона. После второго толчка лошади понесли; мешок свалился, его прижало колесом к фонарю и он лопнул; несколько писем и пакетов вывалилось на тротуар как раз под вашим окном. Когда ночной сторож помогал почтальону подбирать рассыпанную почту, ему попался простой желтый конверт без адреса; на конверте было написано карандашом: Гэбриель Конрой. Он решил, что конверт выпал из какого-нибудь пакета, и сунул его с прочими в мешок. Когда вы стали нас расспрашивать о пропавшем чистом конверте, никто не подумал об этом письме, потому что на нем стояло имя получателя. Сейчас мы запросили почтовую контору и получили ответ. Они сообщают, что проштемпелевали письмо и отправили Гэбриелю Конрою в Гнилую Лощину, как поступали и прежде, когда в адрес банка приходила его личная корреспонденция. Это все, сэр. Полагаю, что письмо уже благополучно дошло до адресата.
Глава 3. ГЭБРИЕЛЬ ЗНАКОМИТСЯ СО СВОИМ АДВОКАТОМ
Ходатайство Гэбриеля в пользу мистера Гемлина было уважено шерифом. Фургон был реквизирован, раненого, невзирая на его шумные протесты, отвезли в отель «Великий Конрой» и сдали с рук на руки его верному оруженосцу; там Джек Гемлин и остался лежать, свободный теперь от преследования закона, но зато без сознания и в жесточайшем бреду.
Поскольку шериф считал государственную тюрьму в Гнилой Лощине ненадежной, — а быть может, не только тюрьму, но и обитателей поселка, — он перевез арестованного, а с ним вместе и Олли в Уингдэм. То, что Олли сообщила о переменах в общественном мнении, точнее говоря, о замене интереса к Гэбриелю интересом к землетрясению, оказалось в общих чертах верным. Весть о том, что шериф вновь арестовал Гэбриеля, не вызвала заметной сенсации; что еще удивительнее, было отмечено зарождение симпатии к арестованному. Действия виджилянтов успеха не имели, для главных же инициаторов завершились плачевно. Полагаю, что неуспех суда Линча и был главной причиной, почему все охладели к нему. К тому же вся эта история легко могла нанести ущерб деловой и коммерческой репутации Гнилой Лощины. Три главных линчевателя погибли и, конечно, были достойны всякого осуждения. Гэбриель был жив, и вину его еще предстояло доказать. «Вестник Среброполиса», всего десять дней тому назад писавший о том, сколь благородное зрелище представляет собою «свободный народ, когда, оскорбленный в заветных чувствах, он взывает к первоосновам Порядка и Справедливости и, как один, устремляется в их защиту», — теперь преспокойно захоронил троих убитых, а вместе с ними и тайну их убийства под кратким сообщением, что они погибли, «обследуя крышу суда с целью выяснить ущерб, причиненный зданию подземными толчками». Редактор «Знамени» пропагандировал ту же версию, хоть и с несколько меньшим усердием; под конец же не удержался от насмешливого предложения, чтобы впредь «к статуе Правосудия допускали более квалифицированных экспертов». Надеюсь, что просвещенный читатель не оскорбит меня подозрением, что я утратил веру в конечную справедливость народного инстинкта, в непогрешимость истинно демократического духа, повинуясь которым «мы, американцы (цитирую «Вестник»), еще на заре нашей истории сумели противостоять охраняемой законом деспотии и взяли бразды правления в собственные руки», или же в иной формулировке (цитирую публициста из «Знамени»), «решили, что мы не хуже иных прочих, и взяли быка за рога». Я счел нужным отметить эти незначительные несообразности и противоречия в общественном мнении и в людских поступках, лишь повинуясь суровому долгу летописца; если же кто намерен обвинить меня в злонамеренном критиканстве или политических происках, то заранее спешу заявить: у меня и в мыслях подобного не было.
