П. Ховард - Кровь тигра
Обзор книги П. Ховард - Кровь тигра
П. Ховард
Кровь тигра
ТРУС
Из дверей салуна вылетела шляпа. Раздался хохот.
Вслед за шляпой под оглушительный рев проследовал тем же путем ее владелец. Поднявшись на ноги, парень подобрал шляпу и отряхнул штаны. Его грустные глаза загорелись ненавистью: на порог вышел Том Коннор.
— Чтоб духу твоего тут не было! — презрительно ухмыльнулся он. — Убирайся отсюда.
— Захочу — и приду.
— И снова от меня получишь!
— Тр-русам в салуне не место! — выкрикнул кто-то, а другой голос поддержал:
— Все его обижа-ают… С виду ковбой, а поджилки трясутся.
— Связываться неохота! — в сердцах проговорил молодой человек. На пороге появилась рыжеволосая девушка.
— Уходи, Робин, видишь, они издеваются.
— Эми, я ведь к вам прихожу. Главное, чтобы вы не смеялись.
Девушка помолчала мгновение, потом с усилием произнесла:
— Я… я и не стану, Робин. Но лучше тебе не ходить сюда.
— А теперь проваливай! — заорал Коннор. — По-моему, Эми тебе ясно сказала, а?
Осмеянный Робин медленно побрел к коновязи. Все видели, как он вскочил на своего Римбоу и ускакал. Коннор и Эми вернулись в салун.
— Том, почему вы все над ним измываетесь? — спросила девушка.
— Потому что трус, но упрямый. Пять раз его предупреждал, чтоб вокруг тебя не увивался. Четыре раза за шиворот выводил. А он опять за свое!
— Сто против одного, — пробурчал пьяный голос, — что парень завтра будет тут как тут…
— Тогда уже врежу как следует! — огрызнулся Коннор.
— Чего-то неладно выходит, — сказал кузнец Грин. — Трусливого трогать доблесть небольшая. Он сдачи не даст и пулю не всадит…
— Тогда пусть дома сидит, — заявил Том.
— А он ко мне приходит, — поддразнила того девушка.
— А ты, стало быть, сердечно ему рада, так что ли?
— Рада не рада, а какого дьявола ты ревнуешь?
— Отвечу в самое ближайшее время, мисс, — со значением произнес Коннор и улыбнулся.
2Робин пустил коня в галоп. Горькое отчаянье овладело им, сердце кипело ненавистью и злобой. Трус! Все знают, что он — трус. Но почему, почему так? Почему он не может взяться за оружие, когда обидчик глумится над ним? Почему одно только холодное чувство студит сердце?
Он поглядел на небо, словно испрашивая у далеких сверкающих звезд ответа на свой вопрос. О, как хорошо понимает он, что значит быть трусом, когда кто-то машет кулаками или берется за револьвер!
Понимает — только нет пока имени этому чувству. Вдруг начинают мелькать в памяти смутные, беспорядочные картины: зарево пожара, стрельба, запах гари… кровь, стоны. Что такое, откуда это? Не понять, но тело немеет от страха, душа будто застывает в преддверии чего-то страшного.
Было Робину года четыре, а то и меньше, когда то страшное произошло. Олсен говорит, будто все это фантасмагории. Но именно тогда Робин остался сиротой, и его дядя, Олсен Джеф, взял его к себе. Так он сам рассказывал. Вот откуда те странные картины. И если теперь доходило до стрельбы, начинались угрозы, Робина вдруг оглушали резкие крики, душила пороховая гарь от выстрелов из далекого прошлого. И холодный страх леденил тело. Вот его и прозвали трусом.
Робин влетел в ворота бедной фермы старого Олсена Джефа, привязал Римбоу и быстро взбежал по лестнице к себе в комнату. И не раздеваясь бросился на кровать.
Олсен Джеф хорошо слышал шаги, затихшие лишь на верхней ступеньке скрипучей деревянной лестницы.
— Пришел, — многозначительно подмигнул он шерифу Паттерсону.
Приятели частенько засиживались вдвоем за полночь, когда у одного не было дел на ферме, а у другого — где-нибудь в горах, куда вели следы очередного беглеца. Отчего двум старикам не перекинуться словечком?
— Твой что, привычки заходить здороваться не имеет?
— Обычно-то заходит, — ответил Олсен. — Видать, стряслось что-то.
— Гм, парни его не слишком жалуют. Потому что… трусоват, — вздохнул Паттерсон и добавил, помолчав немного: — Отправил бы ты его на Восток. В тех краях трусость не в диковинку.
— Разве ж я не отправлял?
— Не едет?
— Ни за что. Страдает, а ни в какую. Упрямый он, непокорный.
— Таким воспитал, Олсен, а?
— Да чепуха! Воспитал я его, как надо. Он не хуже любого в наших краях. Хотел бы я знать, кто из наших парней в девять лет сумел бы снять птицу с дерева со ста шагов? Ведь палец едва до курка доставал. Кто научил? Олсен Джеф. А в шестнадцать лет Робин орудовал своей левой не хуже, чем ты правой лет двадцать назад! А в семнадцать он поймал и объездил дикого мустанга, Силвер-Кинга, помнишь?
— Помню, помню. Дикий из диких был.
— А в седле Робин держался не хуже меня. Как-то раз мы с ним двое суток гнали лошадей через горы, привал делали, может, раз или два, но парнишка выдюжил до конца.
— И все-таки, Олсен…
— Трусливый, — вздохнул тот.
Шериф не спеша набивал трубку.
— Болтают, будто он за Эми ухлестывает?
— Слышал.
— По-моему, он ей нужен, как прошлогодний снег. И этот Коннор к нему без конца привязывается в салуне.
— Дождется он! — Олсен хватил кулачищем по столу так, что загремела посуда. — Дождется, что я возьму револьвер да сам в салун приду. Пусть те герои-говоруны покажут, на что способны!
— Не кипятись, Олсен. Был бы Робин не трус, сидел бы вместе с ними. Ты ведь и сам таких терпеть не мог лет сорок тому, а?
Шериф поднялся.
— Пора мне. Завтра прибывает губернатор. Пойду выловлю в округе пару-другую бродяг. А то они уж и поворовывать начали.
— Успехов, Патт. И спокойной ночи.
— Тебе того же, Олсен.
Олсен проводил шерифа, вернулся в дом и по деревянной лестнице поднялся в комнату Робина.
ВОДА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В КРОВЬ
Робин плашмя лежал на постели. Он слышал, как отворилась дверь, но не пошевелился.
— Роб, — тихо произнес старый фермер, — у меня сидел шериф. Ему было неприятно, что ты не зашел.
Молодой человек сел на постели. На лице его отражалась сильная душевная боль.
— Не обижайся, Олсен, не хотелось никого видеть.
Олсен Джеф глядел на своего воспитанника. Характерное лицо настоящего мужчины: орлиный нос, густые непокорные пряди, большие черные глаза, четко очерченный энергичный рот. Будь у Робина какое-нибудь бледное, туповатое лицо, так и не беда бы, что трус. А тут и лицом, как говорится, вышел, и фигура на загляденье — плечистый, подтянутый, разве что длинноват слегка.
— Что произошло, Роб?
Горло парня перехватывали спазмы, но он заставил себя выговорить:
— Побили.
— Почему? Ты дал себя обидеть?
— Я трус! — Робин вскочил и заходил по комнате. — Я болен, Олсен! Видно, тут уже не просто трусость. Когда меня обижают или кто-нибудь хочет ударить, знаешь, прямо руки отнимаются.
