Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны - Лухманов Дмитрий Афанасьевич

Английские власти в Гонконге также усиленно покровительствовали авантюрам Федорова.

Протестующие против захвата пароходов команды списывались с пароходов как бунтари и большевики и арестовывались иностранной полицией. Они заменялись отчасти японскими и китайскими штрейкбрехерами, отчасти прокутившимися белогвардейцами.

Финансовое положение края было отчаянное. Керенки обесценились совершенно, а кредитки Временного правительства летели вниз, как камень с аэроплана. Остатков мелкого царского серебра не хватало, оно обесценилось, и только бумажная японская иена — «чосанка» (денежный знак корейского Чосен-банка) царила во Владивостоке.

Все русские предприятия на Дальнем Востоке задыхались. Кое-как дышал еще Добровольный флот, сумевший сохранить, несмотря на все махинации Федорова, шестнадцать пароходов… Но этим пароходам негде было плавать, особенно зимой, с закрытием северных линий. Существование флота мы с трудом поддерживали рейсами в Посьет и Чифу, первые оплачивались иенами, вторые — китайскими серебряными долларами.

С каждым рейсом в Чифу мы рисковали потерять пароход, так как там тоже находились два агента и две конторы Доброфлота: «большевистская» и «федоровская»; последнюю возглавлял капитан Бойко. К счастью, Бойко — горький пьяница — совершенно дискредитировал себя в глазах китайских властей, а «представитель России», бывший царский консул Мулюкин, предчувствуя близкий конец «законности» своего положения, начал заигрывать с представительством Дальневосточной республики в Пекине. Поэтому рейсы в Чифу пока что сходили довольно благополучно и поддерживали тощую кассу Добровольного флота во Владивостоке.

В сентябре 1920 года до Владивостока дошла новая весть: китайское правительство отказалось признавать юрисдикцию бывшего царского посла и консулов. Все дела русских граждан в Китае должны были вести и решать особые китайские комиссары по иностранным делам.

Этот декрет официально открывал для владивостокских пароходов возможность посещать китайские порты, и мы решили немедленно восстановить регулярные шанхайские рейсы с заходами в Чифу и Циндао.

Для этого прежде всего следовало подыскать подходящего агента в Шанхае. О назначении «своего» человека нечего было и думать. После некоторой переписки представительство владивостокского отдела Доброфлота в Шанхае было передано начинающей американо-китайской фирме «Чайна коммершел энд девелопинг К°». Такое представительство давало нам некоторую гарантию безопасности.

Мордухович, шанхайский агент Федорова, при новом положении вещей лишился защиты и покровительства, которые до этого оказывал ему друг, бывший императорский генеральный консул Гроссе. Задыхаясь от бессильного бешенства, Мордухович уехал в Японию искать поддержки у «посла» Крупенского и «управляющего» Федорова. Вести дела эмигрантского Доброфлота в Шанхае он оставил своего помощника, русского англичанина Годдара.

Первым рейсом из Владивостока в Шанхай был отправлен маленький пароход «Ставрополь».

Годдар, обегавший всех иностранных консулов, попробовал было его арестовать. Но он нарвался на энергичное противодействие американского полковника Патстона, главы «Чайна коммершел энд девелопинг К°», и должен был отступить.

«Ставрополь» благополучно вернулся во Владивосток с полным грузом, заработав около десяти тысяч долларов фрахта.

Мы ликовали.

Следующим рейсом мы отправили в Шанхай уже большой пароход «Астрахань». Однако «Астрахани» не повезло. Пароход был арестован английской таможней в Шанхае за какой-то неизвестный Владивостоку долг английской фирме «Янцепу-док» по прошлогоднему ремонту.

Арест был совершенно непонятен. До 31 января 1920 года, когда из Владивостока бежал наместник Колчака Розанов и сформировалось временное правительство, Доброфлот представлял одно неделимое целое, и все деньги для ремонта судов в Шанхае аккуратнейшим образом переводились агенту Мордуховичу.

Оставалось только предположить, что Мордухович замошенничал деньги и не расплатился своевременно с доком.

Так как прошлогодний ремонт «Астрахани» в Шанхае стоил всего около восьми тысяч долларов, то дело не казалось нам особенно серьезным и скорее походило на досадное, легко поправимое недоразумение. Мы отправили правлению дока вежливое коммерческое письмо на безукоризненном английском языке с приложением копии всех денежных переводов, сделанных Мордуховичу для расплаты за ремонт пароходов. Мы просили, если деньги за ремонт «Астрахани» не были своевременно получены, предъявить счет агенту Патстону, а арест с парохода немедленно снять.

Покуда шла переписка с «Янцепу-доком», наступил срок отправления следующего парохода.

Грузов на Шанхай и Чифу накопилось много, и вторым рейсом отправился тоже большой, однотипный с «Астраханью» пароход «Эривань». Он никогда в Шанхае не ремонтировался и не имел никаких счетов с «Янцепу-доком». Однако к полному нашему недоумению, «Эривань» тоже был арестован в Шанхае и по тем же мотивам, как и «Астрахань».

Ответа от «Янцепу-дока» не было. Растерявшийся Патстон умолял меня приехать в Шанхай.

Забрав с собой все оригиналы счетов и корабельные крепости всех утерянных и неутерянных владивостокских пароходов, я отправился в Шанхай на американском судне «Ханамет».

Ван Тинмин, молодой интеллигентный китаец, наш бывший переводчик во Владивостоке, а теперь сотрудник шанхайского агентства, встретил наш пароход на моторном катере.

Покуда пассажиры возились с багажом и усаживались в большом, присланном за ними тендере, мы с Ван Тинмином съехали на берег на моторке. Международная (читай — английская) таможня долго и тщательно рылась в моих вещах, но, не найдя ни бомб, ни пулеметов, ни «ужасной большевистской литературы», в конце концов отпустила.

Был чудный вечер. Меня тянуло пройтись по набережной. Я передал вещи комиссионеру гостиницы «Астор-Хауз», и мы пошли с Ван Тинмином пешком.

Путь лежал через бульвар. Он был полон нарядной гуляющей публики. Английский, французский, итальянский, испанский и португальский языки смешивались в нестройный гомон.

Изредка встречались группы японцев. Они держались отдельно, громко хохотали и скалили большие желтые зубы. Китайцев встречалось мало.

На эстраде играл оркестр с американского крейсера. Мне захотелось повнимательнее рассмотреть эту международную толпу и послушать музыку. Я сел на одну из скамеек, окружавших эстраду, но Ван Тинмин, несмотря на то что на длинной скамейке, кроме меня, никого не было, оставался стоять.

— Что же вы не садитесь? Места довольно!

Ван Тинмин грустно улыбнулся и показал мне глазами на спинку скамьи.

Четкими белыми буквами на ней было написано на английском, французском и китайском языках: «Китайцам садиться воспрещается».

Я сконфузился и вскочил со скамейки…

Мы продолжали, уже не останавливаясь, путь к «Астор-Хауз». Разговор не клеился. Не доходя нескольких шагов до подъезда, Ван Тинмин стал со мной прощаться.

— Куда же вы, Ван Тинмин? Разве вы очень торопитесь? Зайдите ко мне, выпьем чаю, потолкуем, ведь мы с вами старые знакомые и давно не видались.

Та же грустная улыбка появилась на лице Ван Тинмина.

— Да, мы с вами старые знакомые и давно не видались, но, к сожалению, Шанхай не Владивосток и «Астор-Хауз» не «Золотой Рог» ^[71]. В «Астор-Хауз» не пускают китайцев…

— Черт знает что такое! Да как же китайцы терпят подобное безобразие? Ведь, что там ни говори, концессии концессиями, но ведь Шанхай, в конце концов, китайский город! И европейцев сравнительно с вами здесь только кучка! Что же вы, долго намерены это терпеть?

Улыбка сбежала с лица Ван Тинмина. Оно сделалось сразу серьезным и посерело. Его раскосые большие темно-карие глаза как-то особенно заблестели и сузились.

— Не надо об этом говорить… — ответил он. — Все придет в свое время, и, может быть, скорее, чем многие это думают… До свидания. Спокойной ночи… Завтра утром я буду ждать вас в агентстве.