Владимир Санин - Сборник "Семьдесят два градуса ниже нуля"
Кирюшкин, задыхаясь, бросил пешню.
– Попробуем еще разок, – сказал и поплелся к трактору.
Дважды уже пытался Кирюшкин сорвать с места магнитный павильон, и оба раза трос со звенящим стоном натягивался, будто предупреждая, что такая тяга ему непосильна и стальные жилы его не выдержат, лопнут.
– Посвети ему! – крикнул Дугин.
Груздев послушно выдернул торчащий в снегу факел и, спотыкаясь, пошел к трактору. Работничек, ноги не держат… Дугина взяла обида. Шахматист! Всю пургу фигурки передвигал, а павильон оставил в снегу, времени не нашел зачистить полозья. С любым желающим на высадку играл, одного только Дугина не замечал – как сквозь витринное стекло смотрел. Ни разу не предложил: «Давай сгоняем, Женька!», а с Филатовым – чуть не в обнимку…
Кирюшкин и Груздев вернулись, взялись за пешни.
– Еще немножко! – молил Груздев.
– Немножко? – передразнил Дугин. – Там, может, ребята загибаются, трактор позарез нужен, а мы из-за тебя здесь застряли… шахматист!
– Не ищи виноватых, Евгений, – Кирюшкин выпрямился, приподнял факел и с беспокойством прислушался. – Близко они, торосы, капут твоему павильону, Георгий. Давай хотя бы приборы вытащим, пока время есть.
Все трое вскинули головы: с крыши кают-компании Горемыкин повернул прожектор, и мощный пучок света оживил грохочущую ледяную гору. Обламывая кромку льда и подминая его под себя, вал торосов неумолимо приближался, он был уже в ста шагах.
Груздев в отчаянии смотрел то на вал, то на Кирюшкина и Дугина.
– Здесь, в этом районе, самые интересные данные… уникальные…
– Ничего не поделаешь, паря, скушают нас торосы…
Груздев поник головой.
– Хорошо… Будем вытаскивать приборы.
– Погоди, – остановил его Дугин. – Дядя Вася, а если по саням – трактором?
– Женя! – В глазах Груздева вспыхнула надежда.
– Ну, разобьем их – бог с ним, не обращая внимания на Груздева, продолжал Дугин. – А вдруг с места сдвинем?
Кирюшкин одобрительно хмыкнул и внимательно осмотрел полураскопанные, все еще скованные льдом сани.
– Попытка не пытка, – сказал он, – шанс есть.
Кирюшкин развернул трактор. Дал газ и с силой ударил бампером по саням, один раз, другой. Из-под них брызнули осколки льда, павильон покачнулся.
– Ну, Женя! – От избытка чувств Груздев просто развел руками. – Ну, Женя…
– Давай помалу! – крикнул Кирюшкину Дугин, глядя, как сани с павильоном двинулись за трактором, и с удовлетворением думая о том, что Николаичу, конечно, будет известно, кто своей удачной идеей спас павильон, и Николаич будет доволен и выразит это глазами. Благодарить словами не станет, это не в его правилах, просто посмотрит и кивнет, а один кивок Николаича, Груздев, стоит дороже тысячи твоих «спасибо». Не ты, а Николаич мне деньги платит, и только потому, что для Николаича это важно, я и выручил тебе павильон. Дугин про себя чертыхнулся: еще неизвестно, выручил ли, лед вокруг трещит; от этого вала вроде уходим, а вдруг новый пойдет с другой стороны?
Эта мысль напрочь обесценила удовлетворение, которое испытывал Дугин, и он едва ли не впервые за свою долгую полярную жизнь подумал о том, что пора кончать: всех денег не заработаешь, а годы идут, пришло время остепениться, осесть на материке и подарить старикам внуков. Где-то в стороне лед с треском лопнул, под ногами задрожало.
«Да, пора кончать!» – с ожесточением повторил про себя Дугин.
4. СЕМЕНОВ
Стяжки, соединявшие щиты, лопнули, домик покачнулся и рухнул в разводье. Оттуда, невидимые в клубах пара, полетели брызги. Над разводьем с факелом в руке склонился Осокин.
– Ребята, у кого багор, два чемодана плавают!
– Прочь! – Семенов отбросил Осокина от края разводья. – К локатору!
– Пропало, Витя, твое барахло! – сочувственно прокричал Филатов и развернул трактор. – Госстрах оплатит!
Аврал продолжался уже много часов, и ему не видно было конца. То здесь, то там трещало и громыхало, льды наползали друг на друга и становились на дыбы, образуя торосы и отрывая от станции все новые клочки ее бывшей территории, и в этой обстановке всеобщего хаоса и разрушения важнее всего было сохранить самообладание, чтобы поддерживать в людях уверенность и железную дисциплину. Люди валились с ног от усталости, но передышки Семенов никому не давал: во-первых, потому, что в минуту расслабления кое-кто мог преувеличить размеры опасности, ужаснуться и пасть духом, и, во-вторых, потому, что каждая минута отдыха означала непоправимую потерю какого-либо имущества и оборудования, без которого потом в огромной степени пострадают научные наблюдения.
Хотя туман, поднимающийся из разводий, ограничивал и без того никчемную видимость, связь между группами поддерживалась непрерывная и общее представление о ледовой обстановке Семенов имел.
На том месте, где несколько часов назад был магнитный павильон, возвышались пятиметровые торосы. Но дальше вал не пошел, будто огорченный тем, что из его лап успела выскользнуть законная добыча.
С противоположной стороны, метрах в трехстах от дизельной, к лагерю подбирался другой вал. Он легко смял амортизатор из молодых льдов и принялся корнать основную Льдину. Но хватит ли у него сил добраться до дизельной, предсказать было нельзя.
Главные события происходили на отрезанной от лагеря двухметровой трещиной части Льдины, где находились метеоплошадка, локаторская и гидрология. Этот обломок площадью примерно сто на двести метров подвергался непрерывным сжатиям и был испещрен трещинами. Больше половины личного состава авралило здесь, демонтируя и перевозя на основную Льдину то оборудование, которое можно было спасти.
За этим обломком чернел и дымился, свободный ото льда океан, и где-то вдали за разводьем изредка показывался аэропавильон. Приблизиться к нему возможности не было никакой, и Семенов старался о нем не думать. Вся эта информация позволяла Семенову сделать вывод, что если подвижки прекратятся, положение, будучи сложным, в то же время не является катастрофическим: все-таки объекты, необходимые для жизнедеятельности станции, находятся на поверхности Льдины. А если же обстановка обострится, что ж, придется перебазировать лагерь на одну из запасных площадок. Их у Семенова имелось три, хоть одна из них, верил он, должна уцелеть.
Но Семенов никак не мог знать того, что в радиусе десяти километров весь лед поломало и заторосило, подвижки в округе идут непрерывно и в этих условиях перевезти дизельную, радиостанцию и другие жизненно важные объекты на новое место абсолютно невозможно. Так что судьба станции целиком зависела от того, изменится ли ледовая обстановка, а если не изменится, куда и с какой силой пойдет вал торосов. Над станцией нависла грозная, быть может, смертельная опасность.
