Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе
— С островами проще, — говорит рассудительно Джойс. — Ведь вы знаете, Игор, что до сих пор есть острова, которые временами появляются, а потом исчезают. Так, что ученые никогда точно не знают, существует сейчас тот или иной остров или нет.
Еще месяц назад я попытался бы рассказать Джойс, что это, по-видимому, она слышала что-то о Земле Санникова, что острова не могут просто так исчезать и появляться. Но сейчас я не спорю. Ведь у нее все так мирно уживается в голове. И разговор переходит на летающие тарелочки, которые видел кто-то из ее друзей, да и она сама.
— Кстати, — говорит она вдруг, — Иосиф перестал тебя бояться.
Иосиф — новый постоялец. Уже три дня он живет в той комнате, где я жил раньше. Он… православный священник, родом из Румынии и румынский подданный. Он кончил какой-то теологический институт в Чикаго, и сейчас православная церковь направила его работать миссионером в Торонто, в Канаду. Он туда и ехал, но пока Канада не дает ему визы. Черный, бородатый, очень молодой, наивный и осторожный малый.
— Интересно, а там у тебя в России люди вот так же разговаривают? — спрашивает она вдруг.
— А как вы думаете, Джойс? — смеюсь я.
— Вы знаете, теперь, когда я вас узнала, мне кажется, что в России такие же люди, — говорит она. — Интересно, а что они там думают об Америке?
Эти вопросы повторяются почти каждый вечер. Наконец я собираюсь домой. Разговор переходит в другую плоскость:
— Спокойной ночи, остерегайся. Старайся не встречаться с леди оф зе найт,[4] — предостерегает она меня.
— А что такое «леди оф зе найт»? — спрашиваю я.
— Ничего, — смеется Джойс. — Раз не знаешь, так и не надо знать. И вообще, веди себя прилично, не задавай глупых вопросов…
Только что по телевизору показали, как ведут в тюрьму молодую, на вид интеллигентную негритянку. Она убила своего ребенка, облив его кипятком. Ее адвокат говорит, что она не виновата, потому что думала, что изгоняет из своего сына дьявола.
Среда, 13 октября.
К нам в комнату, где сидим я и Денис, вошла Сузи. Она и ее муж Майк, блестящий ученый, химик, уехали отсюда примерно год назад. Ему предложили какую-то хорошую должность в частной фирме, где-то в часе езды от Нью-Йорка-сити. Чет пытался удержать их, но они уехали. Ведь они оба были на «грантах», от Национального научного фонда США, а это значило, что каждые год-два их работа официально заканчивалась, и они оказались бы безработными, если бы НСФ не выдавала им новый грант. И сейчас Майк работает на компанию, а Сузи уже год как безработная.
— Я все делаю, чтобы найти работу, но пока мне предложили лишь почасовое преподавание с аккордной платой в полторы тысячи долларов за семестр, то есть за четыре месяца. Это меньше, чем пособие по безработице, которое я получаю. Естественно, что я отказалась. Искать работу так трудно, унизительно. Я даже начала читать книжки, которые читают безработные. Например, книжку под названием «Какого цвета ваш парашют?» или «Как найти работу и быть счастливым». Конечно, я понимаю всю наивность чтения такой литературы. Но книга «Какого цвета ваш парашют?» оказалась полезной. Там суммирован простой жизненный опыт. Как узнать имена руководителей фирмы, куда ты хочешь поступить? Как прочитать все статьи, написанные ими? Как узнать, интересно ли тебе будет работать в этой фирме по твоему образованию и характеру? И только после этого стоит звонить, стараясь пробиться к «самому» и просить у него аудиенцию на пятнадцать минут в любое время. Только пятнадцать минут. И пока он не скажет «нет» — говорить, говорить по телефону, пытаясь как-то затронуть его деловой или личный интерес… А вообще эта книга советует пытаться поступать только туда, куда тебя тянет призвание. Только в этом случае ты сможешь пробить барьер безразличия человека, который тебя экзаменует. Ведь он почти наверняка любит то, что делает, а значит, вы найдете общий язык. А вообще я удивлена, как много работает в частных компаниях людей, которых давно надо было бы гнать оттуда, а они почему-то держатся…
19 октября, вторник. Уже месяц и двадцать дней, как я уехал из дома. Из СССР — ни весточки, ничего, за исключением телефонного разговора, который произошел за несколько дней до того, как и эта ниточка оказалась почти отрезанной.
Еще неделю назад можно было позвонить в Союз по телефону-автомату: набрал нужный код и после длинного гудка набирай знакомый московский или ленинградский номер. Да плати деньги, и немалые. Но отношения между нашими странами продолжают ухудшаться. Мне недавно снова сказал об этом Ассмус, сообщив по телефону, что я уже не смогу приехать, как раньше, в КРРЕЛ, еще недавно так стремившийся к контактам с нами. Сейчас КРРЕЛ уже закрыт для всех из СССР. А на днях, когда я снова попробовал воспользоваться уже известным мне кодом, механический голос магнитофона сказал мне, что автоматическая связь по этому коду уже не производится и надо обращаться за справками по телефону такому-то. Я навел справки, и мне сообщили, что Москва не обеспечивает уже автоматической телефонной связи с Америкой. Чтобы позвонить в СССР, теперь надо заказывать телефонный разговор заранее. Раз в неделю, во вторник, и только один час принимаются заявки на разговоры с СССР на всю последующую неделю.
— Только один час… — повторила телефонистка, как бы предупреждая.
Смысл ее слов я понял только сегодня, во вторник, когда в начале указанного мне часа начал звонить. Занято. Звоню снова. Занято, занято, занято… Потом вдруг пробился и слышу:
— Извините, сэр, но время, в которое Москва принимает от нас заказы на следующую неделю, только что окончилось.
— А что же теперь делать?
— Ничего. Ждать. Звоните нам через неделю в это же время. Может, вы сможете пробиться. Я сейчас ничем не могу вам помочь. Извините меня, сэр. Русские отказываются удлинить время предварительного приема заказов…
Итак, телефонная связь с Москвой стала вдруг почти недоступной. Ведь в течение одного этого часа, наверное, все эмигранты-евреи со всех концов США пытаются заказать разговор, оттесняя друг друга…
Но почему ко мне не приходят письма? Я уверен, что первые из них, по крайней мере из дома, были отправлены авиапочтой в адрес офиса Чета Лангвея почти сразу после моего отъезда, то есть сорок пять дней назад. Прошло уже так много времени без каких-либо известий с Родины, что в своих письмах не знаю уже, о чем и спрашивать. Как на зимовке! А интересно, получают ли в Москве все то, что я пишу? Наверное, получают, стараюсь утешить самого себя. Иначе нет смысла писать. Но нет, буду писать и отсылать, пока не узнаю точно, что дома ничего не получают.
