Луи Буссенар - Ледяной ад
Больной отвечал своим слабым голосом:
— Все, что могу сообщить, сводится к весьма немногому. Я на коне преследовал человека в каштановой ливрее, которому ваш отец вручил письмо. Этот человек вскочил на лошадь, которую держал за повод лесной сторож.
— Вы не помните, как он выглядел?..
— Кажется, был высок… силен… блондин… и очень напоминал слугу из хорошего дома… скакал… подпускал к себе… потом опять мчался вперед, как будто хотел завлечь в западню… Я это заметил слишком поздно. Ожесточенное преследование продолжалось с четверть часа, но, кажется, мы вертелись в довольно ограниченном пространстве, в пустынном месте, где нельзя было встретить ни души… Припоминаю это место: несколько сучковатых дубов, решетка с запирающейся дверцей… я один, безоружен… официального приказания не имею… Положение показалось очень серьезным… Еще несколько прыжков, и я… перед дверью решетки, широко открытой. Человек, которого преследую, оборачивается в седле… смеется и издает свист. Он мчится как стрела между стволами дубов… Что-то задевает меня по ушам, обвивается вокруг головы… я в петле. Лассо выхватывает меня из седла и с силой бросает на землю. Оглушенный этим падением, хочу все-таки бороться, кричать, защищаться, но не успеваю. Человек, одетый в костюм лесного сторожа, прыгнул из-за дуба. Это он держал за повод лошадь другого… О!.. я узнал бы его и через сто лет. Коренастый, с длинной темно-русой бородой. Все произошло с быстротой молнии! Страшный удар по голове каким-то предметом. Казалось, я умираю!..
Марта, дрожащая и заплаканная, слушала этот прерывистый рассказ.
— Довольно, пожалуйста, довольно! — пожимала она руки утомленного больного. — Благодарю!.. От всего сердца! Вы освобождаете от отчаяния бедных неутешных стариков, возвращаете свободу, жизнь и честь невиновному. Теперь, если вам не вредно, кое-что хочу рассказать и я.
— Говорите, прошу… Но позвольте сначала небольшое замечание… Человек, набросивший на меня лассо, сделал это с поразительной ловкостью, на какую способны только южные американцы, гаучо или мексиканцы. Он иностранец…
Марта облегченно вздохнула: часть обвинения против Фортена исчезла. «Раненый — живое доказательство его невиновности. Мы докажем также, что не Леон виновник преступления на улице Сен-Николя!» — подумала она.
Потом молодая девушка рассказала все, что знала об аресте Фортена и ходе судебного разбирательства.
Жерве, которого мало-помалу охватывала усталость, находил всю историю страшно запутанной и жалел, что пока не в состоянии помочь, но обещал, как только поправится, употребить все силы, чтобы распутать дело.
Девушка горячо поблагодарила его и обещала в скором времени опять навестить. Затем вырвала листок бумаги из книжки, в которую заносились заметки о ходе болезни, и набросала:
«Я, нижеподписавшийся, удостоверяю, что человек, покушавшийся на меня в Сен-Жерменском лесу, одет был в костюм лесного сторожа и на вид имел около сорока лет. Он коренастый, сильный, среднего роста. С длинной темно-русой бородой.
Сен-Жерменский госпиталь. 28 апреля 1898 года».Марта прочла текст вслух и спросила раненого, согласен ли он под ним подписаться.
— С большим удовольствием! — ответил тот, поставив внизу листа свое имя.
— Еще раз благодарю и до скорого свидания! — сказала сияющая девушка, оставляя агента.
Она вкратце передала результаты свидания ожидавшему ее доктору и отправилась на станцию, чтобы вернуться в Мезон-Лафит. Идя быстро, счастливая своей удачей и возможностью утешить родителей Леона, молодая девушка и не заметила, что за нею следуют какие-то два господина. На станции, купив билет и удостоверившись в целости записки агента, она положила портмоне обратно в карман и туда же сунула носовой платок.
Вскоре один из двух следовавших за нею людей оступился на лестнице и упал на колени. К нему сейчас же подбежали, чтобы оказать помощь. Виновницей падения оказалась апельсиновая корка; произошла суматоха, и Марта, унесенная человеческой волной, вошла в вагон. Приехав в Мезон-Лафит, она сошла с поезда, опустила руку в карман и хотела вынуть портмоне, где, кроме расписки Жерве, лежал дорожный билет. Дрожь пробежала по ее телу, ноги едва не подкосились, она прошептала: «Бумаги пропали!»
Дойдя до дома, Марта рассказала все брату, но только ему одному, и решила на другой день опять поехать в госпиталь, но прежде дождаться почтальона. Последний принес одно из тех ужасных писем, какие погубили ее несчастного отца. «Фортен виновен! Не будучи в состоянии спасти, соучастники — товарищи из «Красной звезды» — покидают его. Свидание с раненым из Сен-Жермена бесполезно. Новая попытка стоила бы ему жизни. Берегитесь сами. Вам запрещается под страхом смерти хлопотать в пользу того, кто должен искупить свою ошибку. При убийстве не оставляют улик». Как и письма, адресованные Грандье, это послание запечатано было красной звездой.
ГЛАВА 7
Маленький старикашка с улицы Ларошфуко. — Молодой человек. — Париж. — Кале, Дувр, Лондон. — Товарищи из «Красной звезды». — Тоби 2-й. — По телефону. — Доказательства невиновности.
Прошла неделя. К Редону допускался только доктор, давнишний друг его. О состоянии здоровья репортера в журналах не печаталось ни строчки. Известно было только, что он, против ожидания, еще жив, но что нить этой жизни готова порваться каждую минуту.
Непроницаемая таинственность окружала некогда веселый дом репортера. На девятый день, в восемь часов утра, из него вышел маленький старичок в очках, с седою бородой, закутанный в темный широкий плащ. Очевидно, он вошел к больному рано утром, когда никто не мог его видеть. Впрочем, дом был обширен, так что носильщики, слуги, жильцы постоянно сновали взад и вперед, и старик мог пройти совершенно незамеченным. Он бодрым еще шагом дошел по улице Ларошфуко до улицы Сен-Лазар и очутился на площади Св. Троицы. Здесь остановился, выбрал одну из карет, двигавшихся по Антенскому шоссе, и сделал кучеру знак остановиться. Но прежде чем сесть, старик довольно долго вел переговоры с кучером, который сначала казался удивленным, а потом кивнул и даже улыбнулся, получив золотую монету. Седок поместился в карете, и она покатилась. Лошади бежали крупной рысью. Вот карета завернула на улицу Лафайет и дальше домчалась до улицы Тревиз. Там скопление экипажей ненадолго задержало ее; дверца открылась — и пассажир вышел. После этого кучер сейчас же, не поворачивая головы, уехал.
Но старик с почти белой бородой и расслабленной походкой подвергся чудесному превращению. Теперь это был молодой человек отважного вида с очень бледным лицом. Одет он был в клетчатый костюм с узким воротником, заколотым булавкой в виде подковы, и очень походил манерой держаться на жокея. На вид ему можно было дать двадцать два, двадцать три года. Быстрым взглядом юноша-старик окинул шоссе, увидел свою карету и быстро двинулся к станции Монтолон. Здесь он выбрал кучера, заплатил ему, открыл дверцу кареты, проскользнул между сиденьями, вышел через вторую дверцу и спокойно зашагал за вереницей экипажей в то время, как карета мчалась вперед. Наконец, эта странная личность, нуждавшаяся в таких предосторожностях, села в третью карету, сказав кучеру:
