Роальд Потапов - Неведомый Памир
По другой стороне котловины мы ехали не случайно. Леониду очень хотелось познакомить меня с еще одним характерным обитателем пустынных долин нагорья — тибетской саджой. Памир — единственное место в нашей стране, где можно увидеть эту любопытнейшую птицу тибетских плато. Будучи ближайшей родственницей нашей обыкновенной саджи, населяющей пустынные равнины Казахстана, Кашгарии и Монголии, тибетская саджа живет только в высокогорье. Но и здесь саджа осталась верна плоским пустынным пространствам, хоть и поднятым на заоблачную высоту. У обыкновенной саджи пальцы ног срослись в плотное образование, напоминающее копыто. Многие и называют ее копыткой. Орнитологи считают, что такое «копыто» — приспособление для ходьбы по раскаленной солнцем почве. Может быть, это и так. Действительно, у тибетской саджи, обитающей в пустынях высокогорий, где почва никогда не раскаляется так сильно, как внизу, подобных копыт нет, все пальцы ног раздельны и не имеют даже признаков срастания.
Естественно, что я горел желанием познакомиться поближе с этой любопытной птицей. Однако мне не повезло. Пропетляв километров пятнадцать по глинистым такырам, мы так и не увидели ни одной саджи. Я встретился с саджами гораздо позже и совсем в другом месте. Вот как это произошло.
В один из моих последних сезонов на Памире я вернулся как-то на станцию в конце июля, после долгой работы в холодной Аличурской долине. Едва я успел распаковать багаж и слегка отогреться у жарко горящей плиты, как в дверь ввалился Джура. К тому времени из подростка он уже превратился в солидного парня, главу семьи. В руках у Джуры была большая банка, где в растворе формалина что-то плавало. «Вот уввак, — сказал Джура, радостно улыбаясь, — ты просил». Действительно, я специально оставлял Джуре эту банку с просьбой подстрелить саджу, если подвернется. Просьбу эту он выполнил, наткнувшись на большое скопление саджей в среднем течении реки Акбайтала, невдалеке от Памирского тракта. Конечно, на следующий же день я уже стоял чуть свет на тракте с поднятой рукой.
Джура прекрасно все объяснил, и, прибыв на нужное место, я нашел саджей почти сразу. Сначала невдалеке пролетела пара странных птиц, издававших особые, до сих пор мною ни разу не слыханные звуки. Да и полет их, с глубокими, резкими взмахами крыльев, был очень своеобразен. Это и были тибетские саджи. Раз увидев эту птицу, спутать ее с другой уже невозможно. А еще через некоторое время я наткнулся на целый табунок саджей. Их было штук пятнадцать. Они торопливо уходили от меня по ровной плоскости, перекликаясь отрывистыми криками «увва… ув-вва…». Мне стало ясно, откуда взялось киргизское название этой птицы — уввак. Подпустив меня метров на двадцать, они дружно взлетели и, пролетев с полторы сотни метров, вновь принялись за кормежку. Приземлившись, саджи выстраивались в одну линию и медленно двигались в каком-либо направлении, кормясь на ходу.
Наблюдая птиц, я ходил за ними целый час. Доверчивость их, скорее, даже глупость была поразительна, и мне тогда особенно ясна стала причина столь быстрого истребления саджи на Памире. Потом я наткнулся на другую группу, своим странным поведением приковавшую мое внимание. В группе этой было всего четыре птицы — три самца и одна самка. Последняя, подпустив меня метров на пятнадцать, побежала вдруг прочь, развесив крылья и демонстрируя прочие приемы, типичные для отводящей птицы. Самцы же отлетели подальше, оставив самку одну. Несомненно, где-то поблизости находилось, гнездо или очень маленькие птенцы. Я взволновался до крайности. До сих пор кладку саджи удалось найти только моему таджикскому коллеге Ислому Абдусалямову, пуховых же птенцов не было и у него. Сгоряча я сразу же принялся за поиски, положив на землю рюкзак, чтобы отметить место, откуда начал искать. Но поспешность в таких делах всегда наказуется; потеряв около часа, я несколько поостыл и приступил к более планомерному розыску. Самка за это время присоединилась к самцам, и они все вместе бродили вокруг на расстоянии ста метров от меня, не улетая.
Мне пришлось отойти метров на семьдесят и, взяв самку в поле зрения бинокля, не спускать с нее глаз. Успокоившись, она должна была непременно вернуться к птенцам или к гнезду. Действительно, помедлив некоторое время, саджи медленно двинулись в квадрат моих поисков, где я, кажется, ощупал каждый квадратный сантиметр. И вот скоро, к великому моему восторгу, рядом с самкой появились и покатились следом за ней два маленьких пушистых комочка. Пуховые птенцы!
Дальнейшие мои действия выглядели со стороны, видимо, несколько странно. Человек стремительно бросался на ничем не примечательное пустое место и начинал ползать на четвереньках. Но хотя я совершенно точно заметил место, где только что были птенцы, обнаружить их опять не удалось. Отлично понимая, что никуда убежать они не могли, а затаились где-то тут, я обыскал каждый камешек, каждый кустик, которых, кстати, было очень немного на гладкой поверхности почвы.
Пришлось повторить все сначала. На этот раз, снова заметив птенцов, я пошел к ним, не отрывая глаз от бинокля и не теряя их из виду. Таким манером я подошел к ним метров на десять, но руки уже утомились и стали так дрожать, что пришлось опустить бинокль. И опять передо мной оказался гладкий такыр, на котором, казалось, и блохе негде было спрятаться. От такой чертовщины вполне можно было растеряться. В отчаянии я вновь стал на четвереньки и стал буквально обнюхивать сантиметр за сантиметром. Трудно поверить, но первого птенца я увидел, когда он был сантиметрах в сорока от моего носа!
Конечно, освещение в тот день было отвратительное. Пыль пустыни Такла-Макан, гигантской раскаленной чашей раскинувшейся к востоку от Памира, достигла и его пределов, затянув небо серой пеленой. Теней не было. Все казалось серым и плоским. Но секрет невидимости птенцов крылся в их окраске, совершенно сливающейся с грунтом. Птенец сидел, прижавшись к земле, на совершенно открытом месте и все-таки был невидим на расстоянии немногим больше метра.
Взволнованный долгими поисками, я, конечно, сразу же схватил пуховичка, чтобы как следует его разглядеть. Тот немедленно поднял писк, и ему сразу же ответил второй, оказавшийся у самых моих ног. Еще шаг — и я бы его раздавил. Писк птенцов звучал столь же необычно, как и крики взрослых птиц, и сильно смахивал на писк новорожденных щенят.
Заслышав голоса своих питомцев, самка заволновалась особенно сильно я вскоре бегала уже метрах в пятнадцати от меня. Временами она взлетала прямо вверх со своеобразным кукарекающим криком, с тем чтобы, отлетев метров на тридцать, вновь приблизиться ко мне пешком. Ужасно жалко было забирать птенцов, но это было совершенно необходимо. В сборах Зоологического института пуховые птенцы саджи с территории СССР отсутствовали. А откладывать эту процедуру на будущее было и вовсе рискованно. Уж слишком быстро исчезает эта птица из памирских долин.
