Фарли Моуэт - Следы на снегу
В 1953 году в тех краях оказалась научная экспедиция, и один из ее членов провел несколько часов в палатке Напачи-Кадлака и Сузи.
«Это была внушительная женщина приятной наружности, выше всех виденных мной эскимосов. Полнеющая, но все еще подвижная и энергичная. У нее было трое или четверо детей, и все отличались здоровьем, несмотря на то что, когда мы к ним прибыли, племя переживало нелегкие времена. Патроны у них кончились, а в весенней охоте на тюленей им не везло. С Сузи я чувствовал себя неловко. Она умела смотреть мимо человека, будто могла видеть то, о чем никто не догадывался».
На следующий год Таколик и еще две семьи перебрались в Спенс-Бей, где стали жить на благотворительные средства — пожертвования и пособия для семейных, которые становились единственным источником существования все большего числа эскимосов Канады.
Сузи, снова пользующаяся немалым влиянием, изо всех сил сопротивлялась идее переселения. Во время трагических событий 1948–1949 годов она порой вела себя так странно, что пугала окружающих, но постепенно успокоилась и, казалось, опять обрела прежнюю уверенность в себе. Но вот весной 1953 года разразилась эпидемия кори, унесшая жизнь троих детей, один из которых был ребенком Сузи.
«Тогда она обезумела, — вспоминал Напачи-Кадлак. — Она говорила, что белые пытаются истребить всех детей, дабы не осталось больше иннуит. И когда кто-то предложил ехать в Спенс-Бей, она заявила, что скорее убьет и себя, и меня, и детей, нежели поедет».
Именно в этот момент власти вторично вмешались в жизнь людей из Левек-Харбор. Однажды летом прилетел гидросамолет. Он привез констебля вместе со служащим министерства по делам индейцев и Севера. Они собрали людей и сказали, что заберут с собой всех детей школьного возраста, чтобы поместить их в интернаты где-то на юге, и что дети вернутся к родителям только будущим летом.
«Для нас ничего не могло быть хуже, — рассказывал Напачи-Кадлак. — Это было хуже голода и туберкулеза. Мы любим наших детей. И вот теперь их у нас не стало».
Через месяц после того, как увезли детей, самолет прилетел снова и начал отвозить жителей Левек-Харбор — по восемь человек за раз — в Спенс-Бей, чтобы проверить их на туберкулез. Тех, у кого была тяжелая форма, отправляли на юг лечиться. Некоторые возвращались через несколько лет, другие так и умерли в этой их последней ссылке.
Будучи уже на половине своей седьмой беременности, Сузи совершенно потеряла покой, когда увезли ее старших детей. Врач, осматривавший ее в Спенс-Бей, распорядился поместить женщину в дом для душевнобольных в Альберте… И тут наступил момент, когда из прошлого Сузи и ее соплеменников, такого же мрачного, как темнота зимнего лаза в иглу, мы сделали шаг в настоящее: перед нами ярко освещенная классная комната в Спенс-Бей. Именно здесь мы, насильно вторгшиеся на эту землю, увидели воочию дело рук своих — начало конца.
В переполненной классной комнате психиатр свидетельствовал перед хранящими молчание людьми: «…наблюдались симптомы острого невроза… была в высшей степени беспокойна… выздоровление шло медленно, но после рождения ребенка пошла на поправку…»
Через несколько месяцев пребывания в больнице Сузи вернулась в Левек-Харбор, но в 1964 году переносить жизнь в разрушенном мире ей снова оказалось не под силу — на этот раз ее увезли в смирительной рубашке. Через шесть месяцев, после лечения электрошоком, ее объявили выздоровевшей и снова отправили домой… домой, в крошечный мирок, состоящий всего из трех женщин, пятерых мужчин и одиннадцати детей. То, что сотворили над Сузи, быстро исправить было невозможно.
Шестого июля 1965 года прежняя Сузи перестала существовать: вместо нее появилось существо, гонимое стихией сумасшествия.
Женщина, которая с таким упорством боролась за то, чтобы ее народ сохранился и выжил, теперь грозила стать его Немезидой.
Когда в приступе безумия она стала бегать по поселку, рвя на себе волосы и выкрикивая встречным страшные угрозы, к жизни ее соплеменников, и без того почти невыносимой, добавилась новая кошмарная грань. Как-то, схватив свою крохотную дочь, она бросила ее оземь. Несчастная преследовала и чужих детей, кидая в них камнями. Она покусилась и на то, что составляло основу жизни, — охотничьи и рыболовные снасти, которые переломала. Разум в Левек-Харбор был на грани гибели. Чувство реальности ускользало…
Присутствующие в классной комнате слушали показания Кадлука, отца Шуюка.
«Она все время говорила, что должна всех убить. Бродила по поселку, пытаясь дохнуть на каждого и сделать его тоже безумным. Надо было как-то от нее защититься. У нас не было выбора, потому что она охотилась на людей. Трое мужчин схватили ее, но Сузи была очень сильная и так сопротивлялась, что пришлось связать ее. А она все вырывалась на свободу. Три раза ей удавалось вырваться…»
Была лишь одна короткая, печальная передышка. Отчаянно пытаясь успокоить жену, Напачи-Кадлак дал ей прослушать присланную одним из родственников в Кейп-Дорсете магнитофонную пленку.
«Вернулись воспоминания о тех временах, когда мы детьми жили в Кейп-Дорсете и были по-настоящему счастливы. Сузи тогда была спокойной, совсем не безумной. Она тоже была счастлива…»
Это был последний отблеск их навсегда исчезнувшего счастья.
Через несколько часов Сузи снова бегала по поселку и кричала, что бог приказал ей убить всех, чтобы они стали наконец свободными. Но две женщины, пятеро мужчин и одиннадцать детей искали спасения, пытаясь сохранить хотя бы это подобие жизни.
Они не могли ни спастись бегством, ни послать за помощью, потому что лед в то время ломался; нельзя было отправиться в путь ни по вздувшимся рекам, ни по раскисшей земле. Но они боялись также оставаться около Сузи, которая и раньше могла побороть всякого, а теперь обладала удесятеренной силой безумной.
Кадлук так передал возникшую трудную ситуацию. «Однажды утром она набросилась на Напачи-Кадлака и пыталась его убить; мы ее оттащили, тогда она пошла и убила несколько собак. Тут мы поняли, что нужно что-то делать».
Двенадцатого июля по движущемуся льду люди бежали на голый островок в миле от берега. С собой взяли лишь то немногое, что могли унести. Охваченные ужасом, стояли они на голой скале и, уже ни на что не надеясь, уповали на чудо, моля чужого белого бога о помощи.
Час за часом проходил долгий летний день, а они все смотрели на оставленный берег в старую медную подзорную трубу Кадлука.
«Мы очень боялись, что она возьмет нож и придет убивать людей. Мы были очень голодны, потому что не могли решиться уйти на охоту и оставить женщин и детей: вдруг она добралась бы до них. Было видно, как она бросала наши вещи в воду. Иногда казалось, будто она видит что-то там, где ничего нет. Хватала вещи и трясла их, словно вытряхивала из них дьявола. Разорвала все палатки, свалила шесты. Мы видели, как она рвала рыболовные снасти. Она хотела убить нас, потому что хотела спасти нас. Сам дьявол внушал ей, что делать…»
