Александра Давид-Неэль - Тайные учения Тибета (сборник)
Ничего не рассказывая прибывшим, не дав им опомниться и поболтать со слугами, я принялась расспрашивать носильщиков и самого Уангдю. Из их ответов явствовало — они все вместе почивали слишком далеко от нашего лагеря, чтобы кто-нибудь из них мог дойти до него утром. Кроме того, Уангдю все время не отходил от каравана ни на шаг.
В течение нескольких недель непосредственно после происшествия у меня была возможность проверить правильность этих показаний у крестьян селений, где Уангдю с носильщиками останавливались в пути, и я убедилась, что люди сказали правду, и Уангдю ни разу от каравана не отлучался.
2. Как-то днем меня посетил один тибетский художник, с увлечением писавший ужасных тибетских богов и усердно им поклонявшийся.
За художником следовал несколько туманный, но легко различимый силуэт одного из фантастических персонажей, так часто фигурировавших на его полотнах.
Я была так поражена, что сделала несколько резкое движение, и художник направился ко мне, без сомнения, с намерением спросить, что со мной случилось. Я отметила, что призрак за ним не последовал. Быстро отстранив моего гостя, я вытянула руку и сделала несколько шагов к призраку. Я ощутила прикосновение к чему-то неплотному, уступавшему нажатию. Призрак рассеялся.
В ответ на мои вопросы художник признался — он уже несколько недель вызывал виденное мной существо, а в тот день долго работал над изображавшей его картиной.
Словом, все мысли его были сосредоточены на божестве, которое он мечтал поработить.
Сам тибетец призрака не видел.
3. Третий удивительный случай принадлежит, по-видимому, к категории произвольно вызываемых явлений.
В то время мой лагерь был разбит недалеко от рите Пунаг в Кхам. Однажды днем я разговаривала с моим поваром в хижине, служившей нам кухней. Юноша просил выдать ему провизию. Я сказала: «Идем ко мне в палатку — там ты возьмешь из ящика все, что тебе нужно».
Мы вышли. Подходя к палатке, полы которой были откинуты, мы оба вдруг увидели сидевшего за моим столом на складном стуле главного ламу рите. Мы не удивились — этот лама навещал меня довольно часто. Повар тотчас же сказал: «К вам пришел Римпоче. Мне нужно вернуться, приготовить для него чай, провизию я возьму потом».
— Хорошо, приготовь поскорее чай, — ответила я.
Слуга ушел, а я поспешила к палатке. За несколько шагов до нее мне показалось, будто перед палаткой медленно клубится и удаляется от нее пелена прозрачного тумана. Лама исчез.
Очень скоро вернулся слуга с чаем.
Не застав ламу, он очень удивился. Не желая пугать его, я объяснила: «Римпоче нужно было только сказать мне два слова. Он занят и не мог оставаться дольше».
Я не преминула рассказать об этом происшествии самому ламе, но он только ехидно захихикал и не захотел мне ничего объяснить.
Создание призрака иидам, описанное в предыдущей главе, преследует две цели: цель возвышенную, заключающуюся в преподании ученику истины, что, кроме созданий собственной фантазии, никаких богов не существует, и цель корыстную — обеспечить себе могущественного покровителя.
Каким образом призрак может принять облик своего создателя? Он делает это, появляясь вместо него в разных местах. Это практикуется часто. Каждое утро имеющий соответствующее посвящение лама принимает облик бога-хранителя (при желании он может превращаться в кого угодно). При этом считается, что враждебные ему существа видят в нем тогда не человека, а устрашающего вида божество и спасаются от него бегством.
Все это совсем не значит, что ламы, очень серьезно совершающие каждое утро церемонии внешнего превращения в своего бога иидам, могли бы продемонстрировать себя в таком состоянии. Не знаю, удается ли им провести демонов, но вполне очевидно, что для людей они никаких иллюзий создать не могут. Тем не менее — я слышала — некоторые ламы внезапно появлялись в образе того или иного представителя тибетского пантеона.
Что касается магов, они видят в создании тульпа только средство обеспечить себе послушное орудие для выполнения всех своих желаний. В их случае призрак необязательно бывает богом-хранителем, но каким угодно существом и даже пригодным для служения их воле неодушевленным предметом.
По словам тибетских оккультистов, призрак, получив достаточно устойчивую форму, стремится освободиться из-под опеки мага. Иллюзия превращается в непокорное детище, и между колдуном и его творением завязывается борьба. Исход поединка порой бывает трагическим для мага.
Приводят примеры, когда посланный с поручением призрак совсем не возвращается и продолжает скитаться в форме полубездумной-полусознательной марионетки. В других случаях следствием процесса ликвидации материализованного призрака бывают крупные неприятности: маг старается уничтожить свое создание, но последнее не желает расставаться с дарованной ему жизнью и яростно защищается.
Все эти страшные сказки о бунтующих «материализованных призраках» — только вымысел, игра воображения? Возможно. Я ни за что не ручаюсь. Я просто пересказываю то, что слышала от людей, при других обстоятельствах казавшихся мне вполне достойными доверия. Но и сами они могли заблуждаться.
Что касается возможности создать и оживить призрак, — в ней я не могу сомневаться, она вполне реальна.
По привычке ничего не принимать на веру, я тоже захотела попытаться провести опыт материализации. Чтобы не подпасть под влияние внушительных образов ламаистских божеств, всегда бывших у меня на глазах, так как их живописными и скульптурными изображениями я обычно себя окружала, я выбрала для материализации незначительную личность — приземистого дородного ламу бесхитростного и веселого нрава. Через несколько месяцев добряк был создан. Мало-помалу лама «закрепился» и превратился в нечто вроде незваного гостя. Он совсем не ждал моего мысленного приглашения и являлся, когда мне было совсем не до него. В основном иллюзия была зрительной, но как-то я испытала ощущение задевшей меня ткани платья и почувствовала тяжесть руки на моем плече. В это время я не жила в затворничестве, каждый день ездила верхом, и, по обыкновению, обладала отличным здоровьем.
Постепенно я стала замечать в моем ламе какую-то перемену. Черты лица, которыми я его наделила, изменились. Его толстощекое лицо похудело и приняло хитроватое и злое выражение. Он становился все назойливее. Я осознала, что мое творение ускользало из-под моей власти. В один прекрасный день пастух, приносивший нам масло, увидел созданный мной фантом и принял его за самого настоящего ламу во плоти.
