Владимир Динец - Зима на разломе
— Я вся соленая…
— В душ! — радостно скомандовал я, затащил ее в просторную душевую, включил воду и, не давая ей опомниться, освободил от остававшихся на теле тряпочек.
Когда я уже прислонил ее спинкой к кафелю и, обхватив под коленками, положил ее ножки себе на бедра, она вдруг вяло произнесла:
— Не надо… Я не хочу… Мне пора идти…
Трудно представить себе более глупые слова в подобный момент. Даже слепой понял бы, что надо, что она хочет каждой веснушкой молодого здорового тела, и что никуда не торопится. Но ничего не поделаешь, почти у всех девушек сидят в подсознании идиотские установки, вколоченные туда матерями и ханжеской культурой завистливого к счастью общества.
К моей радости, после этой фразы Надин, видимо, сочла ритуал исполненным и больше не отвлекалась. Мы были заведены долгими ласками, и первый раз я кончил слишком быстро, так что девушка разочарованно посмотрела на меня и чуть было не высказала вслух все, что по этому поводу думает. Но она даже не успела выскользнуть обратно под душ, как я снова подхватил ее коленки и дал понять, что ждет ее в эту долгую ночь.
Кто-то из моих предшественников приволок в душевую спортивные маты, на которых мы и провели оставшееся время, периодически освежаясь под душем. Под утро мы так разогрелись, что даже трахнулись разок прямо в бассейне, к неописуемому восторгу дельфинов. Я счел Надин достаточно взрослой, чтобы не напоминать про презервативы, к тому же в этой ситуации мне просто негде было бы их спрятать до нужной минуты. В результате за ночь мы чуть-чуть стерлись, и шли немного скованной походкой, когда на рассвете я провожал ее к автобусу.
Мы оба думали, что всю зиму проведем вместе, но нашим надеждам не суждено было сбыться.
Вечером Надин пришла, как мы и договорились, к десяти, но сразу предупредила, что через два часа должна уехать домой. Тут выяснилось, что у нас все болит, и это время мы в основном ласкали друг друга язычками, только под конец не выдержали и один разочек осторожно трахнулись. Проводив девочку, я пошел на автовокзал и сел на последний автобус в Эйлат.
Когда я первый раз был в Израиле, то сделал быстрый круг по стране, и из всех красивых мест мне больше всего понравился крайний юг. Эта территория исторически не входит в «землю обетованную», но, когда ООН обсуждала границы нового государства, на пустыню Негев никто больше не позарился, и Израилю достался треугольный клин земли, острым углом выходящий к северной оконечности Красного моря.
Северный Негев теперь орошается и стал довольно зеленым, а юг сохранил первозданный облик: бескрайние просторы разноцветной щебенки и причудливые скалы. Растительности там почти нет даже в марте, после дождей, а чтобы увидеть местную фауну, надо прошагать под палящим солнцем десятки километров. В прошлом, однако, людям удавалось собирать дождевую воду в понижения рельефа и что-то там выращивать, так что в пустыне попадаются следы древних цивилизаций — египтян, евреев, набатеев и римлян.
Надо быть большим любителем совсем дикой природы, чтобы оценить Негев, но мне он показался более интересным, чем зеленый север Израиля, похожий на хорошо мне знакомые Крым и Туркмению.
На востоке плато Негева прорезано глубокими каньонами-вади, вода в которых появляется раз в несколько лет, после весенних ливней. Все они выходят к огромной трещине в земной коре, которая является продолжением Красного моря и называется Арава. Дальше на север дно Аравы лежит ниже уровня океана, и там расположено огромное соленое озеро — Мертвое море.
Вдоль Аравы, примерно по середине разлома коры, идет граница с Иорданией, а также дорога в Эйлат — единственный израильский город на Красном море. Между шоссе и границей есть небольшой заповедник Хай Бар, двести квадратных километров сухой саванны, покрытой роскошными зонтичными акациями.
Когда-то в детстве, года в три или четыре, я посмотрел по тогда еще черно-белому телевизору фильм «Приключения в Африке». Он, конечно, вскоре забылся, но глубоко в подсознании у меня остался волшебный образ: сказочная страна, где под зонтичными деревьями бродят непуганые звери, а рядом ездят на открытых джипах настоящие люди — загорелые, веселые и бесстрашные.
И вот в Хай-Баре эта картинка вдруг ожила, и я понял, что лучшего для себя уголка мне в Израиле не найти. Поэтому, как ни хотелось мне провести зиму в обществе веселых дельфинов и очаровательной Надин, я решил все же попробовать устроиться на работу в это райское местечко.
Сойдя с автобуса, я подошел к конторе. В тени навеса группа здоровых мужиков рассматривала лежавшую на боку мертвую белую антилопу — великолепного аравийского орикса. Среди них я заметил одного, явно родившегося не в Израиле, а гораздо севернее.
— А ч„ это вы тут делаете? — спросил я его тихонько.
— Сейчас будем делать вскрытие.
Я скинул рубашку и включился в работу. Через несколько минут мы вскрыли легкие и хором сказали:
— Аспергиллез.
— Надо вколоть вакцину тому самцу, который был с ней в загоне, — сказал кто-то.
В гробовом молчании все пошли к загону. При этом я заметил, что у ребят откуда-то появились деревянные щиты, веревки и резиновые трубки.
— Ты откуда взялся? — спросил меня парень, говоривший по-русски.
— Из Москвы. Хотел узнать насчет работы.
— Работы у нас нет, но тебе повезло. Видишь вон того мужика? — он указал на смуглого человека с внешностью типичного зека. — Это Рони Малка, начальник Управления охраны природы. Поговори с ним. А наш шеф, Тони Ринг
— парень кивнул на лысеющего мужчину в очках, проводившего вскрытие, — тебя ни за что не возьмет. Нас, русских, тут и так уже двое.
«Русскими» в Израиле называют всех, кто родился в бывшем СССР, независимо от национальности, даже горских и бухарских евреев.
Мы зашли в загон и едва успели построиться цепью, как антилопа нагнула голову и бросилась на нас. Точнее, на меня, потому что только у меня не было щита.
Африканские ориксы иногда в порядке самообороны закалывают львов, а у аравийского рога еще эффективней — почти прямые, метровой длины и острые, как пики. Мне ничего не оставалось, как отскочить в сторону, одновременно набросив куртку антилопе на голову. Отскочил я неудачно: все, кто стоял сбоку, повалились друг на друга, а антилопа, которую я ухватил за заднюю ногу, лягнула меня в бицепс. Началась куча мала, в которой все от души вывалялись в пыли, смешанной с пометом ориксов, но зато надели зверю резиновые трубки на рога и связали его.
— Хороший бросок, — сказал Рони Малка с таким видом, будто собирался добавить «в натуре». — А кто ты такой, собственно говоря?
