Жюль Верн - Завещание чудака
Раскрытая в этот час настежь калитка ограды открывала вид на длинную, окаймленную цветущими кустарниками аллею, которая вела к ступенькам крыльца из белого мрамора. Там, в глубине широкой площадки, виднелась дверь, украшенная бронзовыми барельефами, изображавшими цветы и фрукты. Дверь вела в переднюю, где стояло несколько диванов и фарфоровая китайская жардиньерка с живыми цветами, ежедневно заполнявшаяся свежими. С высокого свода спускалась хрустальная электрическая люстра с семью разветвлениями. Из медных отдушин, видневшихся по углам, в комнату проникал теплый ровный воздух из калорифера, за которым наблюдал в холодное время года оксвудсский сторож. Из этого помещения стеклянные двери вели в главную комнату мавзолея. Она представляла собой большой холл овальной формы, убранный с тем экстравагантным великолепием, какое может себе позволить только архимиллионер, желающий и после смерти продолжать пользоваться всей той роскошью, какой он пользовался при жизни. Внутри этой комнаты свет щедро лился через матовый потолок, которым заканчивалась верхняя часть свода. По стенам извивались различные арабески, орнаменты, изображавшие ветки с листьями, орнаменты в виде цветов, не менее тонко нарисованных и изваянных, чем те, которые украшают стены Альгамбры[6].
Основания стен были скрыты диванами, обитыми материями самых ярких цветов. Там и сям виднелись бронзовые и мраморные статуи, изображавшие фавнов и нимф. Между колоннами из белоснежного блестящего алебастра виднелись картины современных мастеров, большей частью пейзажи, в золотых, усыпанных светящимися точками рамах. Пышные, мягкие ковры покрывали пол, украшенный пестрой мозаикой. За холлом, в глубине мавзолея, находилась полукруглая с нишей комната, освещенная очень широким окном, по форме похожим на те, которые бывают в церквах. Его сверкающие стекла вспыхивали ярким пламенем всякий раз, когда солнце на закате озаряло их косыми лучами. Комната была полна разнообразных предметов современной роскошной меблировки: креслами, стульями, креслами-качалками и кушетками, расставленными в художественном беспорядке. На одном из столов были разбросаны книги, альбомы, журналы, обозрения, как союзные, так и иностранные. Немного дальше виднелся открытый буфет, полный посуды, на котором ежедневно красовались свежие закуски, тонкие консервы, разных сортов сочные сандвичи, всевозможные пирожные и графины с дорогими ликерами и винами лучших марок. Нельзя было не признать эту комнату исключительно удачно обставленной для чтения, отдыха и легких завтраков. В центре холла, освещенная проникавшим через стекла купола светом, возвышалась гробница из белого мрамора, украшенная изящной скульптурой с изваянными фигурами геральдических животных на углах. Гробница была открыта и окружена рядом электрических лампочек. Закрывавший ее камень был отвален от входа, и туда должны были опустить гроб, в котором на белых атласных подушках покоилось тело Вильяма Гиппербона.
Без сомнения, подобный мавзолей не мог внушать никаких мрачных мыслей. Он скорее вызывал в душе радость, чем печаль. В наполнявшем его чистом, прозрачном воздухе не слышалось шелеста крыльев смерти, трепещущих над могилами обыкновенных кладбищ. И разве не был достоин этот мавзолей, у которого заканчивалось длинное путешествие с веселой музыкой и пением, смешивавшимися с громкими «ура» громадной толпы, оригинального американца, придумавшего такую веселую программу для своих похорон?
Нужно прибавить, что Вильям Гиппербон два раза в неделю — по вторникам и пятницам — приезжал в свой мавзолей и проводил там несколько часов. Нередко его сопровождали коллеги. Это было действительно как нельзя более приятное место для чтения и бесед.
Расположившись комфортабельно на мягких диванах или сидя вокруг стола, эти почтенные джентльмены занимались чтением, вели спокойные разговоры на политические темы, интересовались курсом денег и товаров, ростом английского шовинизма, обсуждали все выгоды и невыгоды билля Мак-Кинлея[7] — вопрос, неизменно серьезно интересовавший все современные умы. И когда они так беседовали, лакеи разносили на подносах легкий завтрак. После нескольких часов, проведенных так приятно, экипажи направлялись вверх по Гров-авеню и отвозили членов Клуба Чудаков в их роскошные особняки. Излишне говорить, что никто, за исключением самого владельца, не мог проникнуть в этот «оксвудсский коттедж», как он его называл, и только кладбищенский сторож, на котором лежала обязанность поддерживать там порядок, имел второй ключ от входных дверей. Без сомнения, если Вильям Дж. Гиппербон мало чем отличался от остальных смертных в своей общественной жизни, его частная жизнь, которая проходила в клубе на Мохаук-стрит или в его мавзолее на Оксвудсском кладбище, свидетельствовала о некоторых его эксцентричностях, которые позволяли причислить его к своего рода чудакам.
Для того чтобы его чудачества дошли до последнего предела, не хватало только, чтобы покойный в действительности не умер! Но на этот счет его наследники, кто бы они ни были, могли быть совершенно спокойны: в данном случае не было никакого намека на кажущуюся смерть, то была смерть несомненная, неоспоримая. К тому же в эту эпоху уже пользовались ультраиксовыми лучами профессора Фридриха Эльбинга. Эти лучи обладают такой исключительной силой проникновения, что без труда проходят сквозь человеческое тело и дают различное фотографическое изображение его в зависимости от того, живое или мертвое тело они прошли. Подобный опыт был произведен и над Вильямом Гиппербоном, и полученные снимки не оставили никаких сомнений в умах докторов, заинтересовавшихся этим случаем. Смерть, или полная бездеятельность, от латинского слова: «defunctuosite» — термин, который доктора применили в своем отчете, — была несомненна и не давала им никакого повода укорять себя в чересчур поспешном погребении.
Было сорок пять минут шестого, когда погребальная колесница въехала в ворота Оксвудсского кладбища.
Мавзолей находился в центральной его части, на берегу маленького озера. Процессия, все в том же изумительном порядке, сопровождаемая теперь еще более шумной и решительной толпой, которую полиции удавалось сдерживать с большим трудом, направилась к озеру, под зеленые своды великолепных деревьев.
Колесница остановилась перед оградой мавзолея, украшенной канделябрами с электрическими лампочками, изливавшими яркий свет в наступавшие вечерние сумерки.
Всего какая-нибудь сотня присутствующих могла поместиться внутри мавзолея, и в случае если бы программа похорон заключала в себе еще несколько номеров, их пришлось бы исполнить вне стен этого здания.
