Марк Пуссе - Семь походов по Восточному Саяну
Цепочка следов, оставляемых нашим караваном, тянется бесконечной, теряющейся где-то внизу лентой.
Начали спускаться вниз. Сначала идти было легко, надувной снег у вершины не давал ногам вязнуть. Но потом все изменилось: все чаще и чаще начинает проваливаться идущий впереди Григорий; цепляясь вьюками за край снежной траншеи, натужно тянутся за ним олени. Саша и Володя перелезают к нему и идут гуськом, приминая снег. Так мы шли, а иногда буквально катились.
Впереди показалось дно расщелины. Неожиданно Григорий остановился. Я и сам уже увидел, что привлекло его внимание — наш путь пересек совершенно свежий след медведя средней величины. Проверяю ружье. Заряженное пулевыми патронами, оно изготовлено к внезапной схватке. Вскоре след теряется где-то в глубине ущелья.
Опять олени останавливаются. Григорий указывает Саше и Володе на лежащую в снегу задранную кабаргу. «Собаки задрали». Володя немедленно предлагает взять ее с собой, он давно мечтал о мясном изобилии. Григорий недовольно посматривает на него.
Проводник идет дальше. Володя и Саша, поглядывая на кабаргу, обращаются ко мне: «Может, он вас послушает?» Я отрицательно машу головой: «Брать не будем». Все и так уже ясно. Пока шел спор, я потрогал животное. Труп холодный! Кабаргу не могли задрать только что пробежавшие собаки. Она погибла от соболя. Это понятно по характеру ее раны. Я знаю, что Григорий человек «сам себе на уме» и решил посмеяться над неразбирающимися в охотничьем деле друзьями.
Выходим на лед ключа, падающего в Малый Сигач, и, идя по нему, устремляемся к обрыву-ледопаду метров пятнадцати высотой. Справа — крутейшие утесы, слева — заснеженные горы. Свежий медвежий след, тянувшийся параллельно нашему пути, уходит по карнизу правого берега куда-то вверх. Нам с оленями там не пройти.
Осторожно приближаемся к краю обрыва. Внизу опять виден медвежий след. Значит, мишка все-таки обошел ледопад и умудрился спуститься вниз. Нужно искать выход и нам.
Отошли метров сто назад и, проваливаясь в глубокий снег, стали карабкаться на левый берег, он более пологий. Опять натолкнулись на очень крупный след топтыгина. Следы этих хищников тянутся к Сигачу. Собаки куда-то исчезли, только один Григорий говорит, что слышит их слабый лай: «В ключе они, за медведем пошли».
Начинает темнеть, и мы не имеем возможности отвлекаться охотой. Нужно успеть дойти до места остановки, где есть корм для оленей. Последний участок идем очень быстро и останавливаемся в километре от реки Сигач. Наступила темнота: ведь уже половина одиннадцатого.
В этот день удалось пройти только двенадцать километров. Уж очень сложен маршрут — горы и глубокий снег. Уморились ужасно. Поскольку все чаще и чаще стали встречать медвежьи следы, сегодня утром я решил идти вперед еще до выхода каравана. Разминуться нам никак нельзя, так как идти будем по льду реки Сигач.
Взял рюкзак с бутербродами, фотоаппарат, ружье и побрел. Пытался заманить с собой и собак, но несмотря на то, что на всем пути я их усиленно подкармливал, они за мной не идут.
Слепит речной лед. Иду, соблюдая осторожность: во льду начинают появляться трещины.
Шел так часов до пяти вечера. За это время встретил лишь двух быков — маралов, неторопливо пробежавших метрах в сорока от меня.
Часов в семь на мой костерок пожаловали Акол и Узнай, а еще через четверть часа подошел и караван. Не задерживаясь, проводник уводит оленей на противоположный берег: «Там стоянка есть». Мы уже привыкли, что стоянкой Григорий называет пригодное для кормежки оленей место.
И действительно, мы увидели кострище, жерди шалаша, а потом и великолепный участок предгорья, покрытый пушистым ягелем.
…Уже совсем стемнело, а мы все угощались добычей Григория — крупными хариусами.
Утром я договорился с друзьями, что опять пойду вперед и остановлюсь не позже пяти вечера на левобережной тропе.
Этот участок оказался очень тяжелым. Узкое ущелье с высокими берегами покрыто непролазной чащей. Временами из-под глубокого снега на проталинах показывается звериная тропа, но затем снова уходит под снег. И все-таки ее не потеряешь. Я иду по следу медведя, который тоже имеет привычку выбирать дорогу попроще и движется точно над заваленной снегом тропой. В одном из пересекающих дорогу ключей его след круто сворачивает в гору. Теперь нам не по пути. Уже далеко за полдень на тропе появляются огромные отпечатки. Очень могучий экземпляр. Медведь идет в нужном мне направлении, и я устремляюсь за ним. Но через полчаса и он уходит в гору.
В пятом часу вечера я решил остановиться. Тропа так высоко над рекой, что в просвете между деревьями мне виден только провал ее ущелья. А само русло где-то внизу. Разжег костер и съел свой бутерброд. Маловато, но скоро должны появиться товарищи. Клонит в сон. На свежем воздухе и аппетит и сон прекрасный.
Прошел сегодня не так-то уж и много, километров девять-десять. Но ведь это горной тропой и по глубокому снегу.
А солнце между тем уползло за гору, и сразу резко похолодало. На ближней елочке снует бурундучок. Стоит мне только сделать резкое движение, например, подбросить сучки в костер — он издает пронзительный свист. «Видно ночь придется провести у твоей хаты, — адресуюсь я к нему, — уж потерпи…»
Ночь прошла быстро; хотя мне пришлось трудновато: я без ватника, нет топора, а следовательно, и хорошего костра.
В шесть утра, тщательно затушив костер и подвесив поперек тропы, на видном месте, записку для Григория, я пошел к устью Сигача.
Дорога чем дальше, тем все тяжелей. Крутые подъемы и спуски, заснеженные склоны до того измотали меня, что я невольно стал понемногу спускаться к руслу реки. Еще сверху, со скалы, я заметил на льду Сигача следы, оставленные нашим караваном. Прошли, и еще вчера!
Теперь уже ничего не оставалось, как ускорить шаг и догонять своих.
Река меняла свой вид буквально на глазах. Следы от резиновых сапог Саши и Володи, они видны лучше, чем следы проводника, — стали все чаще и чаще обрываться у края полыней, а продолжались с их противоположной стороны. Это значило, что лед обвалился уже после их прохода. В одном месте олени круто свернули влево и ушли на береговой склон, а следы Володи и Саши продолжались по льду реки.
Все шире и шире становится русло. Чувствуется, что не так-то уж и далеко до устья.
Горы понемногу отступают, оставляя место залесенным террасам, и следы наших оленей снова выходят на реку. Я облегченно вздыхаю.
Слева в чаще промелькнуло что-то бурое. Вниз по реке убегал сохатый.
В восемь часов я достиг, наконец, устья Сигача и вышел на песчаный пляж реки Большой Агул. Сразу же потерял след. Берега здесь буквально истоптаны копытами животных, и мне пришлось выстрелить. Издалека закричали, через минуту выскочил Узнай.
