Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге
В начале пятидесятых годов я приезжал к отцу в Лодейное Поле, он жил в том доме, где помещалась контора леспромхоза, в комнатухе под лестницей, предназначенной для уборщицы. Случалось, мы с отцом ездили к Волкову на носок: на дружеские отношения со Степой изменившиеся обстоятельства в служебном положении отца никак не повлияли.
Что запомнилось, уху Степа Волков не ел; особенным образом варил картошку: в котел клались судаки, сваривались и отдавались собакам; в кипящий судачий бульон погружалась картошка; бульон сливался в траву; каждая картошина выходила янтарного цвета, напитанная рыбьим жиром.
Степу Волкова знали все на Ладоге, как знают Стороженский маяк, Лисью протоку, Кандошское озерко против Оятского устья — место кормежки гусей на перелете. Нынче гуси, как чайки, сообразили, что корм на полях. Тут их нещадно бьют, да еще гуси всякой химии наглатываются.
Знали на Ладоге и Павла Александровича Нечесанова — директора Пашской сплавной конторы, Героя Социалистического Труда. Тоже был, как Степа Вол ков, детинушка крупной стати, ветрами продубленный, крутого характера, синеглазый. Все, что плыло тогда по свирским притокам, по Свири–матушке, по Ладожскому каналу в Ленинград: древесина на стройку, топливо — было под нечесановскон рукой. И моего отца — «короля дров» — тоже знали тогда на Ладоге. Лес был главным для жизнестроительства материалом; без леса не построишь и рыбацкую шаланду — мотоёлу. Что лесу тонуло, во что воде обходилось, о том не думали. С Нечесановым, бывало, поедем весной по сплавным рекам, он рассуждает — в упоении своего непреходящего трудового энтузиазма: «Мы работаем на реках, плотины строим, чистим, регулируем. Где мы работаем, там и жизнь, там и рыба. Не будем работать, и жизнь замрет. Получится упрощение». В этом была правда. Не вся. Правда времени, определяемая государственным интересом. Оставившие по себе память ладожские мужики все обладали государственными умами.
Нынче сохранившиеся на реках от лесосплава плотины (их немного) переданы Новоладожскому рыболовецкому колхозу имени Калинина.
Из плеяды ладожских корифеев поныне сохранился Алексей Николаевич Суханов, председатель рыболовецкого колхоза с 1960 года по 1986‑й. Исчерпал ресурс на главной должности, стал сдавать… но с родным колхозом не расстался, ныне заместитель председателя по кадрам и быту. Резко разлучить человека с делом его жизни — худо и для дела, и для человека. Однако время неумолимо…
Суханов родом с Ильменя, из красивого села Коростынь, на яру над озером вознесенного. Росту он саженного, плечи у него такой ширины, что, надо думать, в кубрики — смолоду на флоте — бочком протискивался. Глаза озерного цвета, как у всех на Ладоге (и на Ильмене); днем на свету вроде и незаметно; в сумерках такое впечатление, будто на глазах у человека стеклышки бирюзового цвета. В войну воевал на Ладоге, после войны плавал на Балтике. В 1948 году демобилизовался инвалидом 1‑й группы, однако выдюжил, вернулся в Новую Ладогу капитаном рыболовецкого флота. Тогда флот принадлежал государству, владели им МРС — моторно–рыболовецкие станции, как в сельском хозяйстве МТС.
На Ладоге было тогда шестнадцать мелких рыболовецких колхозов: «Сясьская форель», «Красный пограничник», имени Буденного, «На страже», «Большевик», «Лисья»… Суханов все помнит, я с его слов записывал, чего–то не уловил. Суханов колхозы объединял, в два этапа, — под эгиду «одного хозяина на Ладоге» (его идея): новоладожского колхоза имени Калинина. Был ярым сторонником передачи флота колхозу. То есть не передачи: суда покупали; в должниках у государства председатель колхоза имени Калинина не хаживал. Свой судоремонтный завод построил; можно счесть его и верфью для наших внутренних водоемов. Здесь долго рассказывать — столько всего наговорил мне Алексей Николаевич Суханов, целый блокнот исписан; с любого места бери, все важно; неважного, почитай, и не было в трудах этого государственного мужа, ладожского реликта.
Надо сказать, что в войну рыба в Ладоге расплодилась, ее ловили самую малость; в послевоенные годы в озеро запустили траловый флот (70 тральщиков), выгребли все чуть не подчистую. Пришлось умерить лов строжайшим пределом–запретом, ждать, когда восстановится стадо. Восстановилось. Главным орудием лова на Ладоге стал ставной невод, завезенный сюда с Кубани, с Азова. План лова колхозу имени Калинина спускался Минрыбхозом в пять тысяч тонн и более. Горячие головы наверху планировали и за шесть тысяч. Так было до середины восьмидесятых годов, когда стал предвидим ничем неостановимый упадок рыбного изобилия в Ладоге — от непомерного вылова и загрязнения воды.
Может быть, первым об этом во весь голос затрубил Суханов — голос у него, как иерихонская труба. То есть, конечно, и наука о рыбе, ГосНИОРХ, Севзапрыбвод — предвидели, прогнозы составляли, графики вычерчивали, диссертации защищали. Но рыбе от этого ни жарко, ни холодно. Сухановский голос в пользу ладожской рыбы — это суть действие, отыскание выхода, предпринятые шаги, всегда рискованные, с предвидением далеко впереди чего–то хорошего, от других пока что сокрытого…
Свой рассказ о ладожской рыбе — и о собственной судьбе — Суханов всегда начинает с того, как… Когда проектировали плотину Волховской ГЭС, в проекте предусмотрели рыборазводный завод для волховского сига, здесь же у плотины, дабы плотина не прервала вековечный ход сига на нерест: из Ладоги в Ильмень и в Мету — сиговую реку… О волховском сиге думал Ленин, когда утверждался проект первенца ГОЭЛРО. Однако сигу от этого легче не стало. В громадье планов и их свершений рыборазводный заводик потерялся. Его построили, но сколько–нибудь заметно повлиять на рыбные дела в Ладоге и Волхове он не смог, не может. Вспомним: в Приладожье (близехонько от озера) строились «первенцы» нашей индустрии: Волховстрой, Сясьский целлюлозно–бумажный комбинат, Волховский алюминиевый завод. До рыбы руки не дошли…
…Далеко я, бывало, забирался, куда и Макар телят не гонял: в верховья Паши, Ояти, Капши, в вепсовскую тайгу, в болота — и всякий раз встречался с вполне реальными плодами сухановского попечения; иной раз они представлялись безрассудными. Строят плотины в горлах рек, вытекающих из озер, осушают озера, опять обводняют, сыплют в плесо хлорку (вепсы говорят: «хролку») — травят «сорную» рыбу, запускают мальков, где–то за тридевять земель из икринок вылупившихся, по бездорожью на тракторах привезенных (или ожидаемых: вот, должны привезти); и опять что–то сыплют в воду: подкормку. Спросишь: для чего? кому это надо? Ответят: чтобы в Ладогу рыба скатывалась (рыба сиг), чтобы колхозу имени Калинина было что в озере ловить. Спросишь: кто такое надумал? Ответят: Суханов.
