Михаил Володин - Индия. Записки белого человека
— Ты лежал на траве? У тебя все лицо как будто в шрамах, — сказала она и положила руку мне на плечо. Так мы и пошли, обнявшись, в сторону гостиницы.
За обедом доктор Шталль рассказал свою историю, которую я изложил выше. Потом мы поговорили о Бремене, в котором я был дважды проездом, и о Москве, где доктор Шталль никогда не бывал. Когда принесли десерт, немец обратился к LP на своем родном языке, но она сделала вид, что не заметила.
Обед был хорош, но счет оказался существенно больше, чем я рассчитывал. Я подозвал официанта и немедленно обнаружил причину ошибки: рядом с нашими вегетарианскими тефтелями из шпината и сыром с овощами в счете нахально красовался цыпленок-карри. Я поднял удивленный взгляд.
— Ваш водитель, сэр! — невозмутимо ответил официант. Сидевший в дальнем углу Саид слал мне подобострастные улыбки. Судя по всему, он посчитал, что отныне я буду кормить его всегда.
Доктор Шталль, не сразу разобравшись, что к чему, попросил рассказать о причине моего недовольства. Услыхав историю с водителем, он внимательно посмотрел на меня и рассмеялся:
— Это же типичная уловка, неужели не слыхали?
Доктор Шталль был уверен, что ничем таким Саид не болен, а просто притворяется, чтобы выцыганить дополнительные деньги на жилье и питание.
— Вы ошибаетесь! — возмутился я. — Он болел с самого первого дня.
Немец был непоколебим в своих подозрениях и в конце концов предложил провести эксперимент.
— Оставьте деньги только за свой обед. И пошли отсюда!
Мы вышли из ресторана, но остановились за углом, так что было видно, что происходит внутри. Сразу после нашего ухода официант подошел к столику, пересчитал оставленные деньги, сверился со счетом, еще раз пересчитал и направился к доедавшему цыпленка Саиду. А дальше произошла удивительная вещь — шофер заговорил человеческим голосом! Куда только делись кашель, и хрип, и сипение?! Даже не зная хинди, мы без труда догадались, что Саид по-детски жаловался официанту на меня и мое неслыханное скупердяйство.
— Так ты, приятель, вовсе не болен! — Я возник в дверях, преграждая путь Саиду, как раз в тот момент, когда тот собирался выйти. По выражению моего лица водитель догадался, что больше притворяться не стоит.
— Йес, сэр! — виновато сказал он и опустил голову.
— Получается, что вы вместе с хозяином дурили мне голову?
— Йес, сэр! — еще более удрученно сообщил водитель.
— А ему-то это зачем? — вскипел я от такой наглости.
— Йес, сэр! — сообщил окончательно раздавленный Саид. На все мои вопросы он твердил одно и то же.
Я с удивлением посмотрел на с трудом сдерживающую смех LP.
— Слушай, он же ни слова не знает по-английски! — сказала подруга. И разом все стало понятно!
Я готов был наброситься на водителя с кулаками.
— Значит, на шестьдесят процентов говоришь и на сто понимаешь, так?! — кричал я, вспоминая услужливого чернобрового джигита из Аурангабада.
— Йес, сэр! Йес, сэр! Йес, сэр! — безостановочно повторял Саид, и усы его при этом испуганно топорщились. Его страх приводил меня в форменное бешенство. Я был готов поступить с ним так же, как ночью с комарами. Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы не вмешался доктор Шталль.
— Надо помогать друг другу, — сказал он так же, как в первый раз возле ступы. Но теперь он не казался мне фриком. — В нем, — доктор показал на Саида, — тоже сидит Будда, только очень маленький. Ну что ему ваш английский?!
— Einverstanden? — обратился он к LP.
— Natürlich[5], — ответила моя подруга.
Саид, словно поняв, кому обязан своим спасением, наградил доктора благодарным взглядом, затем сконфуженно отвернулся и принялся снимать с шеи ненужную повязку.
Весь этот секс КхаджурахоЯ ходил между каменными скульптурами и думал: вот, рождается человек и ничего этого не может, и когда старым становится — тоже не может. А может только тогда, когда молод. Но тогда он вынужден тяжело работать. А если тяжело работаешь, то вот это совсем не надо. То есть надо, конечно, но не так подробно, а побыстрее и попроще: поставить «галочку» и сразу уснуть. Потому что вставать рано и тебе, и ей. Да и какими такими силами можно заставить вымотанную работой партнершу сделать «мостик», забросить ногу тебе на плечо, и чтобы — лобок к лобку?! Какие стимуляторы должна принимать женщина, чтобы вот так, растянувшись в «шпагат» на руках у возлюбленного, кормить виноградом своей любви еще двоих мужчин?
По мере того как я углублялся в храмовый комплекс Кхаджурахо и на стенах открывались всё новые изображения парного и группового секса, меня все больше занимал вопрос: кем они были — мужчины и женщины, придумавшие эти вычурные позы?
LP бродила поодаль и искоса посматривала в мою сторону. Она отказалась от наушников с аудиоэкскурсией и проскочила довольно быстро первые три храма, а теперь не знала, то ли продолжить осмотр в одиночку, то ли дождаться, пока я догоню ее. Наконец она уселась на скамейку под раскидистым кустом с мелкими желтыми цветами, демонстративно вытянула ноги и раскрыла путеводитель. Я слишком хорошо знал эту ее манеру делать вид, что ничего не происходит, чтобы не понимать: сейчас в ней копится раздражение. По-хорошему следовало подойти и договориться о совместных действиях. Еще лучше — рассмешить какой-нибудь неожиданной фразой. Но я был поглощен другим, в достаточной мере постыдным занятием. Размышляя о нравах, царивших в Индии десятого века, я представлял подругу то одной, то другой женщиной с панно на стенах храма и пытался понять, может ли современный белый человек конкурировать с древним индийцем в спортивном сексе.
LP в качестве примера годилась, она была вполне современна. Дипломированный психолог, она прилично знала английский и немецкий и в целом была неплохо образована. Впрочем, к спорту из ее навыков имело отношение разве что плаванье, по которому у нее в детстве был какой-то разряд. А к сексу — то, что она была высокой двадцатидвухлетней женщиной с узкими бедрами и тяжелой грудью. Ее волосы завивались в колечки, что в дополнение к пухлым губам и смуглой коже делало ее похожей на негритянку. LP любила «строить обезьяну»: складывала губки «бантиком» и романтично закатывала глаза. Так нередко изображают девочек на фарфоровых сервизах. Получалось это у LP смешно — романтика в ней напрочь отсутствовала. Была она умной, в меру эгоистичной и не по-девчоночьи отчаянной. Все мне в ней нравилось! Иногда, в особенно сентиментальные минуты, даже думалось: а почему это не может быть любовью? Я старательно гнал подобные мысли, считая, что двадцать восемь лет разницы, как бойцы-панфиловцы, насмерть стоят против самой возможности рассматривать наши отношения всерьез. На LP эти мои настроения до поры до времени действовали угнетающе. После соответствующих разговоров она садилась с вытянутыми ногами и делала вид, что занимается своими ногтями. Это был первый признак того, что ее мысли заняты именно нами и нашими общими проблемами.
