Владимир Санин - Новичок в Антарктиде
С этого дня моё положение на «Визе» упрочилось. Из субъекта без определённых занятий я стал полноправным членом коллектива и получил полное моральное право при разговорах небрежно ронять: «Мы, восточники…»
И не без удовольствия ловил уважительные взгляды собеседников.
Утро в Атлантике
Вздох облегчения — вышли из Бискайского залива.
Боже, как нас пугали!
— Завтра входим в Бискайский, — закрывая глаза и содрогаясь от воспоминаний, говорил знаток. — Гарантирую штормягу в десять баллов. Там по-другому не бывает.
— Никогда? — замирая, спрашивали новички.
— Почему никогда? — вроде бы оскорблялся знаток. — В прошлом году были все двенадцать баллов. Желчью травили. Помню, один чудак до того дошёл, что за борт хотел выброситься. Пришлось связать. — И с наслаждением косился на зеленеющих от страха новичков.
И, представьте себе, ужасный Бискайский залив, где и в самом деле злостно хулиганят безнаказанные штормы, залив, дно которого усеяно обломками разбитых бурями кораблей, — был тих, как Чистые пруды в Москве в безоблачную летнюю погоду. Новички приходили в себя. Но едва их бледные лица успевали покрыться лёгким румянцем, как знаток, эта зловещая Кассандра, вновь пророчествовал:
— Сороковые широты — пробовали? Готовься, братва, звать маму. Десять раз их проходил — десять раз выворачивался наизнанку. Помню одного чудака, косая сажень в плечах, мастер по штанге. Как вышли из штормяги — скелетом мог работать в анатомическом музее.
— И там никогда не бывает штиля? — стонали новички.
— В сороковых широтах?! — Знаток начинал имитировать умирающего от смеха человека. — Тогда рубите меня на филе и бросайте акулам!
Неистовые, бушующие, опаснейшие для мореплавателей сороковые широты встретили нас так, словно решили искупить свою вековую вину перед человечеством. В жизни ещё я не видел столь абсолютно спокойной водной глади. Взяв на камбузе ножи для обработки мяса, мы пошли разыскивать знатока, но тот наглухо заперся в каюте. Не хотелось ломать дверь — вот единственная причина, которая лишила местных акул вполне заслуженного ими лакомства.
— Сороковые — пустяки, — вещал знаток, когда ножи были отнесены обратно на камбуз. — Вот пролив Дрейка — это да! Помню одного чудака…
— …такого же отпетого брехуна, — подсказывали уже обстрелянные новички.
— Как желаете, моё дело — предупредить, — сухо говорил знаток. — Так вот. Прошлый раз, помню, мы входили…
— …в пивную…
— …в залив Дрейка, волны были высотой…
— …с Эльбрус!
— Тьфу! Пропадайте пропадом!
Над знатоком хохотали, и зря: в проливе Дрейка нас действительно тряхнуло, только на обратном пути.
Мы оставили за собой Бискайский залив и вошли в Атлантику. С каждым часом становилось все теплее. Минуло десять дней — и мы из осени забрались в лето, которое через две недели сменит зима, то есть не зима, а лето, поскольку в Антарктиде все наоборот. Привычный с детства календарь полетел вверх тормашками — какая-то лихая пляска времён года.
Все повеселели. Вчера днём на палубе стучали топоры — под руководством боцмана Алексеева из досок и брезента сооружались два бассейна. Двадцатые числа ноября, в Москве на зимние пальто переходят, а мы гладим шорты.
Утром Игорь Петрович Семёнов уволок меня на верхнюю палубу наслаждаться восходом солнца. Сначала на горизонте виднелась преломляющаяся багрово-жёлтая полоса, и вдруг без всяких предупреждений из моря вынырнул и начал быстро увеличиваться в размерах золотой диск. Зрелище для богов.
— Красотища? — спросил Игорь Петрович.
— Здорово, — согласился я.
— Ну тогда будет не так обидно, — сказал Игорь Петрович.
— Что не будет обидно? — спросил я.
— Стирать рубашку, — пояснил Игорь Петрович.
Я отскочил от троса, на который изящно опирался — так и есть, рубашка в мазуте, масле и ещё какой-то дряни! Терпеливо подождав, пока я не кончил оскорблять трос, Игорь Петрович произнёс.
— «Стал на ноги человек. Подпоясывался не лыком по кострецу, а московским кушаком под груди, чтобы выпирал сытый живот». Откуда? О ком?
— Том первый, Ивашка Бровкин начал делать карьеру, — без раздумий ответил я. — Ваша очередь: «Хотя Имярек уже по смеху угадал, что приехал не на беду, но продолжал прикидываться дурнем… Мужик был великого ума…»
— «Мужик был великого ума…» — Игорь Петрович даже языком поцокал от удовольствия. — Музыка!
— Нет, не выкручивайтесь, говорите откуда, — допытывался я.
— Каждый ребёнок знает, — отмахнулся Игорь Петрович. — Пётр с Алексашкой и собутыльниками приехал к тому же Ивашке Бровкину сватать Саньку. Посложнее вопросы задавайте, вольноопределяющийся!
Как-то в одном разговоре случайно выяснилось, что мы оба — Игорь Петрович и я — любим одни и те же книги: «Петра Первого» и «Похождения бравого солдата Швейка». Отныне, встречаясь, мы изо всех сил старались уличить друг друга в невежестве, но без особого успеха, так как книги эти были читаны раз по двадцать и местами запомнились чуть ли не наизусть. Меня Игорь Петрович прозвал «вольноопре¬деляющимся» — в честь незабвенного батальонного историографа Марека, и постоянно подшучивал над моими блокнотами. Стоило ему увидеть, что я делаю какую-либо запись, как он начинал декламировать:
— Пишите так: «Визе» летел по волнам навстречу опасности и судьбе. Под натиском бури трещали борта и прочие снасти. Владимир Санин орлиным взором окидывал бушующее море. «Вперёд! — восклицал он. — К полюсу! Я не боюсь тебя, айсберг!»
— «Вы знаете меня только с хорошей стороны!» — цитатой огрызался я.
— «Осмелюсь доложить, что я не хотел бы узнать вас с плохой стороны!» — парировал Игорь Петрович.
Между тем верхняя палуба оживала. Послышался плеск воды: старпом поливал себя из шланга. Борода и бакенбарды, окаймлявшие лицо старпома, обильно татуированная грудь, делали его похожим на стивенсоновского пирата.
А вот и два закадычных друга, инженеры-механики Лев Черепов и Геннадий Васев, мои соседи по столу в кают-компании и будущие приятели. С первых же дней морского путешествия они начали быстро и уверенно полнеть, да так, что спортивные костюмы уже обтягивают их, как перчатки. Вот друзья и бегают, и приседают, и гири толкают, что, на мой взгляд, помогает им не столько сбрасывать вес, сколько нагуливать аппетит: через полчаса за завтраком они будут творить чудеса.
Тут же боксирует с тенью Борис Елисеев, инженер по электронике, великодушно разделивший со мной свою каюту. Борис превосходно сложен, мужествен и красив. Тщательно выбритый, подтянутый, спокойный и сдержанный, с неизменной трубочкой во рту, Борис являет собой образец уживчивого соседа. Вставая на ночную вахту, он никогда не хлопнет дверью — качество, которое я считаю неоценимым. На «Визе» он ведает электронным оборудованием и «успокоителями качки», и как только море начинает волноваться, к Борису обращаются умоляющие взоры страдальцев, которые следят за каждым его движением и радостно сообщают друг другу:
