Владимир Корочанцев - Африка под покровом обычая
Произведение Эвембе необычно. Создается впечатление, что он излишне детализирует поведение и поступки своих персонажей.
— Франсуа, — сказал я ему однажды, — в твоем романе много натуралистических подробностей. Они раздражают читателя, — например, сцены приступов болезни Йони, физиологические детали или некоторые мелочи быта.
— Это смотря с чьей точки зрения, — спокойно возразил он. — Я пишу о нынешней Африке, в которой еще много от вчерашней. Ты живешь в Африке сейчас. Оглянись вокруг. Ты увидишь: то, что тебе кажется натурализмом, для нас реализм, повседневная жизнь. Там, где ты краснеешь, африканец остается невозмутимым. Да и отвлекаясь от того, что ты называешь натурализмом, я хотел бы, чтобы моего героя приняли таким, как он есть, с его слабостями и болезнями.
Через несколько дней после этого разговора Франсуа, которому, видимо, не терпелось доходчиво растолковать мне глубину различий в этике африканца и европейца, забежал ко мне на огонек.
— Владимир, — начал он без всяких предисловий, — ты видел когда-нибудь, как, скажем, у нас на севере или в некоторых южных деревнях люди плюют на фетиш или пытаются угодить плевком в чело ритуальной маски?
Искренне позабавившись моим изумлением, он продолжил свою мысль:
— Подобным образом африканец передает частицу самого себя сверхъестественной силе, старается установить прямую связь с миром предков и заручиться их покровительством… Конечно, теперь не все делают это осознанно, по за каждым таким поступком, за каждым правилом поведения, сколь бы странными они ни казались посторонним, кроются сугубо утилитарные мотивы, если хочешь, логика веков.
В тот момент мне почему-то вспомнился забавный путевой случай в лесной деревеньке близ города Мамфе. Тронутые гостеприимством ее жителей, мы угостили новых друзей русской водкой. Пустую бутылку крестьяне тут же воткнули в землю горлышком вниз — мол, пусть предки отведают несколько капель заморского зелья да и нам помогут, чтобы аналогичные радости впредь повторялись.
Читая «На земле мимоходом», я ощущаю личность писателя, человека, которого люблю за душевность, за искреннее и серьезное отношение к жизни. Франсуа — художник милостью божьей. Внутри весьма скромного домика, расположенного в далеко не фешенебельном квартале Дуалы, развешаны картины, принадлежащие его кисти.
— Ты же художник! — восхитился я одной из них.
— Пустяки, — возразил он. — У меня не хватает времени на живопись. Я занимаюсь ею урывками, как необученный кустарь-любитель. А то, что делается второпях, скорее можно назвать чепухой, а не искусством.
Африканские художники формируются в сложных условиях. Чтобы стать профессиональными творческими работниками, им приходится идти на многие лишения и самопожертвования. Мне вспоминается судьба другого камерунского писателя, Жака Бенгоно, автора книг «Кулу и Зее», «Семь дверей и семь ключей», «Белая куропатка», начавшего путь в литературу с профессии уличного продавца овощей. А драматург и актер Мвондо Второй долго работал в качестве боя — домашнего слуги. Франсуа — не исключение. Он месяцами был без работы, в полной мере испытал нищету и голод. Оказавшись главой и кормильцем большой семьи, он охотился, рыбачил, добывал масло из плодов масличной пальмы, расчищал серпом поля перед посевом (труд мужчин) и псе время писал стихи, а потом романы в родном Криби на берегу Атлантики.
С первым годом независимости у Эвембе связано многое. В памятный 1960 год был организован национальный конкурс поэзии, живописи и скульптуры, на котором был отмечен сборник его стихов. Тогда же ему наконец удалось устроиться в министерстве информации и обосноваться в Яунде. Когда но инициативе писателя Рене Филомба была образована Ассоциация камерунских поэтов и писателей, Франсуа Эвембе стал ее активным членом.
После его переезда в Дуалу в одну из моих командировок он прочел мне несколько глав из нового романа — «Здесь Эссуна».
— В новой книге, — разъясняет Эвембе, — я протестую против расизма во всех его скрытых и явных формах и проявлениях, я пытаюсь снять с пего маску и обнажить его злобную и опасную суть.
Молодой человек по имени Эссуна поражен жизнью, открывающейся ему в школе. Мораль, усвоенная в семье, входит в противоречие с жизнью. То, чему обучают, и то, чем живут и как живут, — разные вещи. Он вызывающе ведет себя с преподавателями католической школы, выступая их обвинителем. Эссуна по воле автора одновременно живет как бы тремя жизнями: молодого гражданина, революционера-партизана и фантастического колдуна. Повсюду его постигает разочарование. В конце концов Эссуна порывает с жизнью, которая так и не принесла ему удовлетворения.
«Эссуна умер. По положено ли начало решению проблем, поставленных им?» — такими словами заканчивается роман Эвембе. на этот вопрос роман но отвечает. Ради чего, ради какой цели жил и умер Эссуна? Если бы он поразмыслил глубже, истолковывает свое произведение писатель, то он бы понял, что главное для человека — постичь смысл бытия, задаться вопросом, который Эссуна опоздал поставить: «Ради чего человек живет на земле?».
В одной из программ радио Яунде Эвембе призывал коллег обратиться к теме современности.
— Наши произведения, — говорил он, — должны быть актуальными. Многие из нас роются в прошлом, занимаясь проблемами, уже изжитыми временем.
Сегодняшняя Африка задумывается над настоящим и будущим. Возможно, она подобно Йони предпочитает долгие внутренние монологи, чтобы в конце концов разобраться в своей судьбе, добраться до подлинного понимания жизненных противоречий. Без мысли о грядущем нельзя себе представить этот бурлящий, обновляющийся континент, на котором из разрозненных народов, из замкнутых культур рождаются новые нации.
…Обняв за плечи старшую дочь, Франсуа читает мне свое любимое стихотворение «Требование»:
Пусть мне дадут мое место,
Мое место в завтра,
Мое место в послезавтрашнем дне.
Я — дерево, пускающее побеги.
Я трепещущее от соприкосновения
С Грядущим.
Место! Да, да место!
Место молодости!
Место надежде!
Девиз Фостэна Китсибы
…Фостэн улетал в Абиджан. Прощаясь, он мягко улыбнулся и сказал:
— Ну, Владимир, выставка в Яунде позади. Приеду в Абиджан, замкнусь в своей конурке, буду работать, работать и работать. В ноябре там состоится моя очередная выставка. Нужны новые вещи, свежие во всех отношениях. Больше всего я боюсь повторов. …На них кончается художник. Поиски нового, совершенствование — закон искусства. Даже мне, самоучке, это ясно.
