Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
Возле Дурала я сообразил, что если мы пойдём не прежним путём до Тыккелика, а повернём раньше на северо-восток через пустыню, то попадём на мёртвое русло Кончедарьи выше того места, где были и раскапывали стоянку рыбаков. И, расспросив у местных таранчей, мы так и сделали, оставив долину Тарима с рукавами реки, рощами, зарослями, мы повернули на северо-восток, поднялись на левый берег и пошли дальше. Местность сначала была неровная; цепи песчаных барханов, частью голых, частью зарастающих травой и кустами, перемежались с сухими руслами, остатками прежних разветвлений реки, окаймлёнными или сплошь занятыми зарослями камыша, совершенно засохшего и представлявшего только щётку невысоких палочек без следа листьев. Попадались кусты тамариска, также засохшие или ещё с признаками жизни; кое-где мёртвые или умирающие стволы тополей.
Миновав эту полосу, шириной около 2 – 3 вёрст, мы опять поднялись метров на десять выше и вышли на равнину, усеянную описанными выше ярдангами в виде площадок и грядок в 1 – 1,5 м вышины, с отвесными боками. Дорога по этим ярдангам была не очень приятная, приходилось выбирать впадины с мягким грунтом между твёрдыми площадками, чтобы не заставлять верблюдов на каждых 2 – 3 шагах подниматься на площадку, а через 2 – 3 шага спускаться с неё. Но в версте или двух далее впадин становилось всё меньше и, наконец, они исчезли; с удалением от старого русла реки мы вышли на равнину с гладкой твёрдой поверхностью, поросшей только кое-где небольшими кустиками полыни, эфедры, колючки.
По этой пустынной равнине мы шли несколько часов и, наконец, встретили ещё одно старое русло, врезанное в неё на 3 – 4 сажени; ему опять предшествовали ярданги, а в русле мы снова увидели жалкие остатки зарослей тамариска, отдельных засохших тополей, полосы и впадины сыпучих песков с барханами вдоль старого русла и его рукавов. Пора было остановиться на ночлег, вода у нас была с собой в бочонках; остатки камышей, кустики песчаной растительности могли дать нашим животным немного корма, который мы на ночь пополнили парой вязанок свежего камыша, захваченных на живом русле Кончедарьи. Топлива было достаточно: мы срубили по соседству засохший тополь.
Наших верблюдов мы не пустили на ночь пастись, так как они, ещё мало привыкшие к нам, могли бы уйти далеко вдоль по старому руслу в поисках скудного корма. Площади ярдангов были совершенно безжизненны, тогда как в русле, несмотря на отсутствие воды, попадались мелкие птицы; мы заметили сорокопута и сойку. Перед закатом я прогулялся с ружьём в сторону от лагеря в надежде наткнуться хотя бы на зайца, но ни одного не выгнал. Ночью же случилось маленькое происшествие. Лобсын, который по привычке спал очень чутко, на рассвете проснулся от небольшого шума. Лобсын осторожно высунул голову из палатки и увидел, что к нашим верблюдам подошли ещё два, остановились возле них и стали подбирать стебли зелёного камыша, валявшиеся возле них. Лобсын спросонья подумал, что это встали наши, чем-то потревоженные, и, выйдя из палатки, направился к ним, чтобы уложить их. Но едва он сделал два-три шага в их направлении, как они бросились в сторону и убежали. Когда он подошёл к месту происшествия, он увидел, что наши верблюды лежали спокойно и, повидимому, вытянув головы, спали. Очевидно, недавно к ним подошла пара диких верблюдов и лакомилась привезённым нами свежим камышом. Утром он рассказал мне это и пожалел, что не разбудил меня – одного из пришельцев легко было подстрелить, не выходя из палатки. Лобсын утром проследил их следы по песку.
На второй день мы опять поднялись из этого старого русла на возвышенность с ярдангами того же характера, по доторой шли целый день, и дошли до берега сухого русла, по размерам похожего на то, в котором мы копали остатки хижин рыболовов. Но оно было ещё пустыннее.
– Ну, Фома, – сказал Лобсын, оглянувшись вокруг. – Едва ли мы найдём здесь удобное место для стоянки! Ни признака свежей зелени, – значит, нет воды, а корм очень скудный.
Русло тянулось далеко на восток. Я достал бинокль и стал внимательно оглядывать берега, вдоль русла. И вот, верстах в пяти от нас, я увидел в русле у подножия левого берега маленькое зелёное пятно, явный признак источника воды, окружённого небольшой растительностью. А на откосе берега и над ним были различимы какие-то столбы и кучи каких-то обломков. Туда, конечно, мы и направились и нашли крошечный оазис: пресный источник, выбивавшийся из-под самого берегового обрыва какой-то тёмной твёрдой породы, и вокруг него заросли камыша, несколько тополей и кусты тамариска по соседству.
Мы, конечно, разбили свой лагерь на ровной площадке, несколько в стороне, чтобы не позволить нашим животным сразу броситься к воде, затоптать и загадить источник, исчезавший в десятке шагов дальше среди зарослей камыша. Разбив палатку и оставив Очира, занятого разведением огня, мы с Лобсыном взобрались по береговому откосу. Оказалось, что там на значительной площади тянулись развалины, торчали отдельные деревянные столбы разной толщины и высоты, валялись доски и брёвна, полузасыпанные песком; кое-где высились остатки глинобитных стен и фанз, сильно выветрелых, поднимались выше какие-то башни, изъеденные временем. Было ясно, что это уже не следы бывшей хижины рыболовов, а нечто более крупное и более древнее, требующее внимательного изучения. Здесь нужно было сделать раскопки.
Вернувшись с обхода и напившись чая, мы вооружились втроём нашими серпами, которыми мы нарезали камыш, и вырезали большую часть зарослей, чтобы животные при свободной пастьбе не потоптали их; сложили скошенное в кучу и только тогда выпустили животных пастись до темноты на остатках, а на ночь дали им часть скошенного. Запас его позволял нам пробыть здесь не больше трёх дней. На следующее утро, оставив Очира у палатки и захватив кайлу и заступы, мы вдвоём полезли опять на берег и начали раскопки возле развалин глинобитных домов.
Удалив песок, накопившийся под зашитой стен и достигавший высоты до 1 аршина, мы углубились на высоту заступа в старый, сильно утоптанный пол, и вскоре нам начали попадаться разные, несомненно старинные, предметы: бронзовые наконечники стрел, кольцо от уздечки, обломок женской брошки, железная скоба с отверстием, конечно проржавленная, железная ложка и несколько женских головных булавок. Поработав часа два возле одного дома и набрав десятка полтора разных вещиц, мы перешли в другой, занимавший большую площадь, разгороженную остатками стенок на несколько комнат. В одной из них из-под наносного песка в уголку обнажилась плитка жёлто-серого цвета с мелкими рёбрышками. Удалив песок, мы обнаружили, что пол этой комнаты почти весь был выстлан такими плитками, размерами в квадратную четверть, похожими на те, которыми у нас в барских домах застилают пол ванных комнат и кухонь. Нескольких плиток нехватало, и это позволило нам легко освободить от них половину комнаты и обнаружить целый склад документов на китайском языке: это были деревянные тонкие пластинки в ½ аршина длины, шириной от вершка до ладони, покрытые иероглифами с обеих сторон, вдоль пластинки сверху вниз, так что их нужно было читать, держа пластинку, как палочку, вертикально. На одних иероглифы были крупные, во всю ширину пластинки, на других – мелкие, в два параллельных ряда. Кроме деревянных, попадались и бумажные, из толстой бумаги в виде длинных и узких полосок, и шёлковые, всё так же исписанные иероглифами по длине. Эта библиотека подпольная, если можно так выразиться, сверху была покрыта довольно толстым ковриком шерстяным с узорами, довольно потрёпанным, который, очевидно, должен был предохранить документы от сырости, проникающей через щели между плитками. Последние, впрочем, имели очень гладкие ровные бока и были уложены аккуратно, так что щели были минимальные. Вместилище имело два шага в ширину и три в длину, больше четверти в глубину и разгорожено продольными деревянными перегородками, на которых несколькими рядами покоились плитки друг возле друга.
