Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика
В годы войны Пухов наконец был уволен из полярной авиации и окончательно скрылся с моего горизонта.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЕРВЫЕ ЗАСЛУГИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ НАУКЛНСКАЯ ЭПОПЕЯ
ТУЛУПОВ И БОГДАНОВ
К середине марта 1936 года, когда стало очевидно, что экипаж Волобуева погиб, Конкин оставил на поисках только два самолета — Богданова и мой. И еще в течение месяца — до 15 апреля наши пары (Богданов — Румянцев, Каминский — Островенко) в каждый погожий день продолжали поиски самолета Волобуева.
От человеческих поселений в заливе Креста, бухты Провидения и залива Святого Лаврентия мы добросовестно прочесывали Чукотский полуостров. Наши маршруты прокладывались вдоль меридианов, от южного берега до северного и обратно. Мы видели то, чего никто не видел до нас с воздуха. В процессе узнавания проходил страх перед грозной значительностью Анадырского хребта — виновника гибели товарищей. За каждой складкой местности, в каждом темном пятне чудился самолет Буторина. Надежда, что мы обнаружим его, не покидала нас. В верховьях Мечигменской губы мы однажды увидели столб дыма. Изменив курс, теряя высоту и волнуясь, мы поспешили к этому дыму. Но увы! Это был всего лишь пар над озерцом, которое образовал здесь горячий источник. Разочарование больно хлестнуло по нервам, и надежда угасла.
Я и прежде знал, что Чукотка пустынна, но одно иметь умозрительное, отвлеченное представление, а другое — видеть, ощущать это безлюдье своими глазами. За месяц мы осмотрели территорию, площадь которой была не менее 100 тысяч квадратных километров, и толыго в одном месте, около Колючинской губы, мы обнаружили небольшое стадо оленей и три яранги.
Горы заполонили Чукотку. Они стоят стеной у самого моря, оставляя людям площадки своих подошв. В них еле теплится примитивная жизнь в стойбищах немногочисленных кочевников–оленеводов. Горы бесполезны и враждебны береговым людям. Их кормит и одевает море. Но нам, летчикам, эти горы не обойти. Уходят в прошлое времена, когда их не знали, боялись и облетали вдоль берегов. А кратчайшие пути между береговыми поселениями лежат через горы, и мам придется прокладывать эти пути. Сюда обязательно придут геологи за кладами недр. Значит, надо примечать все, что может пригодиться нам. В уме формировались наиболее удобные трассы для перелетов хребта. Запоминались ориентиры по вершинам, по течению рек, площадки для возможных посадок.
20 апреля мы приземлились на лед лагуны в чукотском поселке с удивительно певучим, ласковым именем — Уэлен. Отсюда предполагалось совершить последний полет на поиски. И вот какое событие не позволило нам это сделать.
Было тихое солнечное утро. Пятьдесят колхозников эскимосского поселка Наукан вышли на припай для охоты на нерпу. Кончалась зима, летние запасы пищи для людей и корма для собак подходили к концу. Давно не было столь хорошей погоды, и день обещал удачу,
Неожиданно, как всегда бывает в таких случаях, припай взломало, и часть охотников оказалась на льдинах за разводьями. Течение потащило их на север, в Берингов пролив. Через несколько часов эти люди уже дрейфовали на траверзе Уэлена. Они кричали, махали руками, стреляли, прося о помощи. Уэленские чукчи в волнении собрались на берегу и горячо обсуждали, что ждет науканцев.
Такое случалось и раньше, без малого каждый год. То одного, то двух охотников уносило море, и порой они уже не возвращались. Но еще не было случая, чтобы уносило сразу столько людей!
Льдины с науканцами медленно плыли в пределах видимости, не дальше двух километров от берега. Им можно было легко помочь; на берегу находились большие охотничьи байдары из моржовой кожи, были люди, умеющие искусно управлять ими среди льдов, Но чукотские обычаи не разрешали оказывать помощь бедствующим в море. Раз так случилось, значит Келе требует жертвы. Келе, один из самых могущественных духов, жестоко покарает всякого, кто нарушит его закон. Вот почему уэленские чукчи не могли прийти на помощь соседям.
Все это происходило на наших глазах: мы только что произвели посадку. К начальнику полярной станции Алексею Поликашину прибежали двое чукчей, прося о помощи науканцам: «Русский начальник не боится Келе, он может помочь. Пусть помогает скорей, а то поздно будет».
Люди «русского начальника» не умели управляться с байдарами, но у них был моторный вельбот. Организовали аврал, столкнули лодку в воду. Однако мотор, законсервированный на зиму, никак не хотел запускаться. Провозились с ним до темноты, но так и не завели, А за ночь погода неузнаваемо изменилась. О моторке не могло быть и речи, тем более что те льдины скрылись за пределом видимости.
Вот при таких обстоятельствах пришлось мне вторично встретиться с Тулуповым, с которым я познакомился на борту «Охотска».
— Здравствуйте, молодые люди! Вот и пришлось свидеться. Очень рад, — говорил Тулупов, приветливо пожимая руки. — Кто же из вас старший! Вероятно, вы, Виктор Степанович! Сделайте доброе дело, найдите науканцев. Большая беда будет, если мы не сумеем им помочь. У людей ни огня, ни пищи, и одеты легко. Вижу сам, что погода неважная, но ждать нельзя: люди в опасности. Вылетайте скорее!
В его словах, вернее — в интонации, не было просительности, но они не звучали и приказом. Это было обращение к единомышленникам, определяющее, что сейчас надо делать.
Тулупов был секретарем Чукотского райкома партии. В точных, коротких фразах этого сорокалетнего человека с лицом учителя, в выражении глаз и сдержанных движениях чувствовалось то умное, уверенное в себе человеческое достоинство, которое мы часто именуем интеллигентностью. Богданов успел побывать в Уэлене еще осенью, Тулупов знал его, потому и обратился к нему, как к знакомому. Я заметил, что и Богданов рад был видеть Тулупова.
Выяснилось, что Тулупов только что возвратился из поездки по району. Узнав о происшедшем, не заходя домой, он подъехал на своей упряжке к полярной станции. Секретарь райкома был явно встревожен, но не проявлял нервозности, что мне понравилось.
В ответ на просьбу Тулупова Богданову предстояло принять решение, на которое у него не было полномочий. Дело в том, что авиационные наставления запрещают одномоторным сухопутным самолетам летать над водой. Точнее, разрешалось удаляться от берега на расстояние, которое позволяло спланировать на сушу, если вдруг остановится мотор. Это расстояние зависело от высоты полета и аэродинамического качества самолета. Качество наших Р–5 было равно примерно восьми, то есть с высоты одного километра можно спланировать на расстояние восемь километров. Если бы не облака, найти льдину с людьми не представляло бы затруднений: она находилась где–то недалеко от берега, Но дело осложнялось погодой. Сильный южный ветер гнал над поверхностью моря клубящиеся облака. Местами они были совсем темными и, неся в себе заряды дождя и снега, опускались до уровня воды, местами поднимались и светлели разрывами нижнего слоя. Серая мгла ограничивала видимость до трех–четырех километров. Температура воздуха была чуть ниже нуля, морось оседала на крыльях самолетов лаковой ледяной корочкой. В такую погоду без нужды не решишься ехать, не то что лететь.
