Сесил Скотт Форестер - Пришпоренный
— Поставить лиселя, сэр? — спросил Буш.
— Да, пожалуй, мистер Буш. Мистер Янг, что у вас получилось на лаге?
— Девять, сэр. Даже чуть больше — девять с четвертью. Девять узлов, и это еще без лиселей. После многомесячной несвободы это был чудесно, это пьянило.
— Старичок еще не разучился бегать, сэр. — Буш улыбался во весь рот, преисполненный тех же чувств — а ведь Буш еще не знал, что они отправляются за восемью миллионами долларов. Нет — и в этот момент вся радость улетучилась. Хорнблауэр рухнул с высоты в бездну, как человек, упавший с грот-бом-брам-рея. Он совершенно забыл про Доути. Слово «незамедлительно» в приказе Мура продлило Доути жизнь. Капитанов, чтоб составить трибунал, было предостаточно, да и главнокомандующий, чтоб скрепить приговор, под рукой. Доути осудили бы менее чем за час. Сейчас он, возможно, был бы уже мертв; самое позднее — завтра утром. Капитаны Ла-Маншского флота не пощадили бы бунтовщика.
Теперь придется разбираться самому. Спешить некуда — не надо искоренять заговор. Хорнблауэру не придется пользоваться своим правом повесить Доути. Но он представлял себе ужасное состояние Доути в кандалах и чувства команды, знающей, что на корабле человек, обреченный виселице. Это выбьет всех из колеи. И Хорнблауэра больше других — кроме может быть Доути. Хорнблауэру стало нехорошо при мысли, что Доути повесят. Он понял, как сильно к нему привязался. Он был глубоко признателен Доути за преданность и заботы. Доути приобрел не меньший опыт в умении создавать капитану уют, чем иные просмоленные морские волки в изготовлении длинных сплесней.
Хорнблауэр старался побороть отчаяние. В тысячный раз говорил он себе, что королевская служба, как женщина-вампир, столь же ненавистна, сколь и притягательна. Он не знал, что ему делать. Но прежде надо больше разузнать о случившемся.
— Мистер Буш, не будете ли вы так добры приказать старшине судовой полиции, чтоб он привел Доути в мою каюту?
— Есть, сэр.
Лязг железа — вот что возвестило о приходе Доути. На запястьях у него были наручники.
— Очень хорошо, старшина судовой полиции. Вы можете подождать за дверью.
Голубые глаза Доути смотрели прямо на Хорнблауэра.
— Ну?
— Мне очень жаль, сэр. Мне очень жаль, что я вас подвел.
— Какого дьявола вы это сделали?
Как Хорнблауэр догадывался, неприязнь между Доути и Мэйном существовала уже давно. Мэйн приказывал Доути делать особенно грязную работу именно тогда, когда Доути хотел сохранить руки чистыми, чтоб подать капитану обед. Возражения Доути стали для Мэйна поводом пустить в ход линек.
— Я… я не смог снести удара, сэр. Я думаю, я слишком долго был с джентльменами.
Джентльмен может смыть удар только кровью; простолюдин обязан сносить безропотно. Хорнблауэр — капитан этого корабля, власть его практически безгранична. Он может приказать Мэйну, чтоб тот заткнулся, приказать, чтоб с Доути сняли наручники и забыли весь этот инцидент. Забыли? Чтоб команда думала, что можно безнаказанно бить унтер-офицера? Чтоб команда думала, что у капитана есть любимчики?
— Ко всем чертям! — заорал Хорнблауэр и стукнул кулаком по столу.
— Я могу поучить кого-нибудь себе на замену, сэр, — сказал Доути, — пока… пока…
Даже Доути не мог произнести этих слов.
— Нет! Нет! Нет! — Абсолютно невозможно позволить Доути расхаживать по судну, возбуждая нездоровое любопытство.
— Вы можете попробовать Бэйли, сэр, кают-компанейского вестового. Он вроде потолковей других.
— Да.
Прежняя доброжелательная услужливость Доути не облегчала дело. И тут мелькнул проблеск надежды, слабый намек на возможность выбрать наименьшее из зол. Сейчас они более чем в трехстах лигах от Кадиса, но ветер попутный.
— Вы будете ждать суда. Старшина судовой полиции! Уведите его. Вам нет необходимости держать его в наручниках, и я распоряжусь касательно прогулок.
— До свиданья, сэр.
Ужасно было видеть, что Доути сохраняет бесстрастный вид образцового слуги и знать, что за видом этим скрывается смертельный страх. Надо забыть об этом. Надо подняться на палубу «Отчаянного», мчащегося под всеми парусами, словно чистокровный жеребец с отпущенными наконец-то поводьями. Темную тень забыть невозможно, но она по крайности просветлеет под синим небом с бегущими белыми облачками, от радужных брызг, летящих из-под носа «Отчаянного» в то время, как он несется через Бискайский залив навстречу цели тем более увлекательной для его команды, что она ей неведома.
Отвлекали — раздражали и тем отвлекали — неумелые заботы Бэйли, переведенного из кают-компании. Приятно было выйти в точности к мысу Ортегаль и лететь вдоль Бискайского побережья. Хорнблауэр увидел Феррольскую гавань, где долгие месяцы томился в плену. Он тщетно пытался разглядеть Dientes del Diabolo, где заслужил себе свободу. Потом достигли самой западной точки Европы, и Хорнблауэр задал новый курс (ветер, вот чудо, продолжал помогать) и они, в бейдевинд, обогнули мыс Рока.
Потом наступила ночь, когда ветер сменился на противоположный, и Хорнблауэра раз десять поднимали с постели. Он, к крайней своей досаде, вынужден был класть «Отчаянного» на левый галс и удаляться от берега, в сторону, противоположную намеченной цели. Но вот наступил удивительный рассвет, ветер задул с юго-запада легкими порывами, потом сменился сильным западным бризом. Поставили лисели. «Отчаянный» двинулся к югу, и в полдень мыс Рока уже едва различался с подветренной стороны.
В следующую ночь Хорнблауэру тоже пришлось вставать, чтобы после мыса Сан-Висенти сменить курс. Ветер дул с левой раковины, и «Отчаянный» под всеми парусами летел прямо к Кадису. После полудня скорость нередко достигала одиннадцати узлов. Вскоре впередсмотрящий различил землю, прямо по курсу. Каботажные суда стали попадаться чаще. При виде британского военного корабля они поспешно поднимали флаги нейтральных государств — Испании и Португалии. Через десять минут новый крик с мачты возвестил, что они вышли в точности куда надо, а еще через десять Хорнблауэр, направив подзорную трубу вправо по курсу, различил белеющий вдалеке Кадис.
Хорнблауэр мог бы порадоваться своему успеху, но сейчас было не до того. Надо приготовиться к тому, чтоб запросить у испанских властей разрешение войти в порт. Хорнблауэра волновала также предстоящая встреча с британским представителем и — сейчас или никогда — надо было решать, что делать с Доути. Мысль о Доути мучила его все те чудесные дни, когда они мчались на всех парусах, отвлекала от приятных мечтаний о богатстве и повышении, мешала продумывать свое поведение в Кадисе, подобно побочным сюжетам в Шекспировских пьесах, которые, неожиданно возникнув, вдруг приобретают равное значение с основным действием.
