Юрий Рост - Эверест-82
Чувствовал я себя неуютно, весь горел (не от жары, в гостинице — кондиционеры), а за свою журналистскую братию. Валя Иванов сидел чуть в стороне, сочувственно улыбался и в нападении не участвовал, но и от нападения не защищал.
Потом кто-то сжалился: вы не обижайтесь на нас, мы привыкли говорить друг другу правду в глаза; в альпинизме иначе нельзя; нельзя, чтобы в горы идти в одной связке и камень держать за пазухой. Ухватившись за эту присказку, начали каламбурить (атака пошла на спад): и так тяжело, а если еще камень… да и вокруг одни камни, а если еще и за пазухой… Я им сказал:
Я не корреспондент, не журналист, не репортер, а книгоиздатель. А авторы наши — вы. Вот и пишите.
Ну да, а вы потом все вычеркнете и оставите только — ура! ура! топ-топ — и на вершине.
Да уж нет, — пообещал им я. — Такого не будет.
Свое обещание сдерживаю. Честно говоря, не ожидал, что эверестовцы так хорошо напишут. Старался не переписывать за них, оставить их стиль, их лицо, иногда не очень, может, ловкие, но выразительные и своеобразные фразы и словечки. Сокращал повторы; но в том случае, когда один и тот же эпизод рассказывается по-разному, — оставлял. Пусть будет разное восприятие, разные точки зрения.
Иногда в воспоминаниях об одном и том же эпизоде расходятся временные показатели — ну что же, люди были в разных ситуациях и для них по-разному текло время.
Очень трудно привести к одному написанию имена-фамилии шерпов. У них нет фамилий в нашем понимании; неясно, какое слово из двух составляющих имя. К тому же наши ребята чаще всего называли их на русский лад: Саней называли Сонама, Борей — Видендру. Поэтому в воспоминаниях имена шерпов оставлены такими, как их запомнили альпинисты. А теперь о слове «шерпа», которое поначалу режет слух. Именно шерпа — таково название этой национальности, а не шерп, как писали раньше, считая порой, что это профессия (гид или носильщик), а не национальность. Трудно привыкнуть к косвенным падежам этого слова — шерпы, шерпой, шерпе, но это не противоречит нормам русского языка — склонение идет по типу слова «чукча». В альпинистской литературе о Непале название поселка Тхъянгбоче передается как Тьянгбоче, что противоречит и произношению и местному написанию. На эту ошибку указала нам консультант нашей рукописи, сотрудница Института востоковедения Академии наук СССР Наталья Марковна Карпович, которая несколько лет жила в Непале. То же самое касается вершины Ама-Дабланг (а не Ама-Даблан или Ама-Даблам, как пишут и в наших и в зарубежных книгах). В заключение хочу от всей души поблагодарить наших альпинистов за участие в книге и поздравить с еще одним восхождением — теперь уже на литературном поприще.
Э. К.
Евгений Тамм.
Шесть дней в мае
К вечеру ветер стих настолько, что Эверест перестал гудеть. Сразу исчезло ощущение, будто бы над головой летают самолеты. Взлохмаченные облака то и дело закрывают луну, и окружающие горы то надвигаются темными громадами на лагерь, то отступают, и тогда их четкие силуэты дополняются таинственным блеском ледовых склонов.
Почти час слоняюсь между палатками доктора — «Кхумбулаторией» — и ленинградцев — «Жилищем детей лейтенанта Шмидта». Это единственная приличная «улица» в лагере, который стоит на засыпанной камнями сравнительно спокойной части ледника. Но и здесь, среди палаток, немало трещин — надо быть внимательным. Это хоть немного отвлекает от мыслей о событиях, развивающихся сейчас наверху. Маленькая рация, висящая на плече, издает легкое настораживающее шипение.
Для нас весь мир теперь сжался до размеров ледника Кхумбу. Не хочется думать ни о чем постороннем. Даже регулярные переговоры с «большой землей» кажутся лишними, отвлекающими от того, что происходит здесь.
Сегодня 4 мая. Утром в 6:15 из лагеря V с высоты 8500 на штурм вершины вышла ударная двойка — Эдик Мысловский и Володя Балыбердин. Мы узнали об этом в 8 часов, во время утренней связи. С тех пор в базовом лагере и в группах на маршруте рации оперативной связи включены на прием. В 14:15, когда все были в кают-компании на обеде, наконец-то послышался усталый и немного растерянный голос Володи. В отличие от других групп в этой двойке на связь всегда выходит он, а не руководитель. Я не пытался докапываться до причин, но думаю, у него сохранилось больше сил и ему, как более инициативному наверху, Эдик перепоручил связь с базой. Мы уже привыкли к его спокойной и четкой информации.
На этот раз все было необычно.
— Евгений Игоревич, идем и идем вверх, каждый пупырь принимаем за вершину, а за ним открывается новый.
Когда же, наконец, все кончится?
Я пытался сказать что-то ободряющее, выражал уверенность, что скоро уже и вершина. Просил регулярно выходить на связь.
Минут через 20 Володя вновь вызвал базу.
— Впечатление такое, что дальше все идет вниз. Как вы думаете, это вершина?
Такого вопроса я не ожидал. Стало ясно, что ребята первыми осуществили мечту наших альпинистов, что кусок жизни, заполненный неимоверно тяжелой, нервной работой, кажется, будет оправдан. Точнее, все это стало ясно чуть позже, а тогда огромное напряжение последних лет нашло наконец лазейку, и я с трудом сдерживался, чтобы не дать волю эмоциям. Проглатывая комок, застрявший в горле, поздравил Володю и спросил, где Эдик. Он ответил, что Эдик уже подошел или подходит-точно не помню. Поздравил обоих, просил устно описать и отснять все, что они видят кругом, и быть осторожными при спуске. Напомнил, что мы все время на прослушивании и ждем регулярной информации. С трудом закончил связь и бросился из палатки — не хотелось показывать слабость. По дороге кто-то поздравлял, обнимал, похлопывал по плечу, но я уже плохо различал окружающих.
В дневнике Балыбердина описание этого момента, запечатлевшегося в его памяти под влиянием еще больших эмоций, чем мои, выглядит примерно так: «Тамм бесстрастным, сухим голосом, даже не поздравив нас с победой, потребовал точно описать, что мы видим вокруг».
Я-то хорошо помню, что поздравил и не единожды за короткую передачу ставших мне еще дороже и ближе ребят. А что касается бесстрастного голоса-что же, даже он давался мне почему-то с трудом.
Этот первый наш сеанс связи с вершиной состоялся в 14 часов 35 минут. Перед спуском связались еще раз. Конец этого сеанса успел записать Кононов. Из-за страшного холода на вершине аккумулятор в рации у ребят подсел, слышимость ухудшилась и не все можно было разобрать.
