Александр Елисеев - На берегу Красного моря
— Теперь, эффенди, — сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ,— эти арабы намъ друзья, мы можемъ спокойно гостить у нихъ; пусть эффенди спитъ спокойно, Рашидъ все-таки будетъ не спать надъ эффенди. — Я давно уже потерялъ предубѣжденіе противъ арабовъ пустыни и смѣялся надъ тѣми предосторожностями, которыя мы предпринимали ранѣе, но спать не могъ, уже потому, что компанія сидящихъ около костра была черезъ-чуръ весела. Было уже около десяти часовъ вечера; голубое небо заблистало тысячью звѣздъ. Горизонтъ со всѣхъ сторонъ замыкался темною зубчатою линіею горъ, ближайшія изъ которыхъ казались врѣзывающимися черною массою въ прозрачную синеву неба. Надъ нашими горами, какъ и на далекомъ сѣверѣ, стояла большая медвѣдица. Невольно я устремилъ глаза съ темной земли въ синеву блистающаго неба и впивался взглядомъ въ его чарующую красоту. Старый шейхъ, какъ истый сынъ пустыни, любившій небо до обожанія, тотчасъ же замѣтилъ это и началъ поучать арабской астрономіи, которую я слушалъ съ большимъ усердіемъ, стараясь узнать хотя арабскія названія большихъ созвѣздій. — Вотъ въ тѣхъ семи звѣздахъ, — говорилъ онъ, указывая на большую медвѣдицу, — живетъ геній неба; Аллахъ отвелъ ему тамъ жилище, чтобы онъ наблюдалъ за землею. Съ земли жилище генія похоже на фигуру корабля пустыни, и сыны ея называютъ тѣ семь звѣздъ верблюдомъ. Гляди, благородный эффенди, какъ вытянулъ впередъ свою шею небесный верблюдъ; не легко ему нести небеснаго генія… А вотъ тамъ горитъ яркою звѣздою глазъ небесной газели, — продолжалъ старикъ, направляя свой перстъ въ сторону Регула — у той газели четыре дѣтеныша, смотри ихъ глазки глядятъ на мать. Рядомъ съ газелью свѣтится хищный глазъ шакала (Денебола); онъ стремится схватить своими зубами небеснаго козленка, но Аллахъ помѣстилъ на небо охотника араба, который не даетъ шакалу похититъ у матери дѣтеныша. (Небесный арабъ стараго шейха — наше созвѣздіе Дѣвы). — Вотъ тутъ, эффенди, — продолжалъ старикъ, указывая на Лиру, — блестятъ глаза небесной красавицы (Вега и Денебъ), волоса которой усыпаны перлами (Геркулесъ). Выше красавицы Аллахъ помѣстилъ могучаго льва (Кассіопея), а ближе къ концу неба (горизонту) другого небеснаго верблюда, который служилъ пророку… Аллахъ да благословитъ его… — Подъ именемъ верблюда Магометова старый шейхъ подразумѣвалъ четыреугольникъ Пегаса и вмѣстѣ β и γ Андромеды и α Персея. — По всему небу раскинулъ Аллахъ поясъ пророка, украшенный жемчужинами, — добавилъ старикъ, проводя рукой по направленію млечнаго пути и блестящихъ звѣздъ, свѣтящихся на немъ и возлѣ него (Персей, Альдебаранъ, звѣзды Оріона и др.). — По обѣимъ сторонамъ святого пояса пророка Аллахъ поставилъ двухъ стражей, которые оберегаютъ его, — закончилъ шейхъ, указывая на блестящихъ, какъ алмазы, Прокіона и Сиріуса. Долго еще хотѣлъ трактовать старикъ о томъ, что видятъ арабы пустыни на небесномъ сводѣ, какъ поэтическое чувство ихъ помѣщаетъ на небо чадъ земли и тѣмъ примиряетъ область таинственную, полную чудесъ, съ областью міра земного, населяя ихъ одинаковыми существами; но другой шейхъ прервалъ его изліянія. — Сулейманіе, — говорилъ омъ, — эффенди мудръ, какъ старцы земли его; онъ знаетъ, къ чему Аллахъ устроилъ и міръ, и звѣзды, и какъ называютъ ихъ арабы пустыни… Пусть лучше молодежь увеселитъ сердце нашего гостя музыкой и пляскою… Не правь ли я, отецъ мой? — Сулейманіе только кивнулъ головою въ знакъ своего согласія и затянулся душистымъ наргилэ. Не успѣли еще лопнуть пузырьки въ кальянѣ Сулейманіе, какъ нѣсколько молодыхъ арабовъ встало; въ рукахъ у нихъ виднѣлись какіе-то инструменты, нѣчто среднее между флейтою и рожкомъ. Они обошли вокругъ костра трижды и заиграли всѣ вмѣстѣ дикую мелодію. Оригинальные звуки съ какими-то невѣдомыми тонами, то страстно чарующіе, то заставляющіе вздраивать, то вѣжно пѣвучіе, то поражающіе своей дикой гармоніей, быстро слѣдовали одни за другими, не давая опомниться, не давая времени дать отчета ихъ невольному слушателю и цѣнителю. Съ четверть часа продолжалась эта музыка; краткое эхо отдавало по нѣсколько разъ звуки этой арабской мелодіи въ ущельяхъ Акабинскихъ альпъ и замирало по ту сторону ихъ отъ берега Краснаго моря. Окончилась музыка, и около двухъ десятковъ молодыхъ голосовъ затянуло арабскую пѣсню, аккомпанируя ее мѣрно съ мотивами оригинальныхъ инструментовъ. Трудно сказать, что производитъ большее впечатлѣніе — дикая ли мелодія этой музыки, или, поражающіе ухо европейца мотивы арабскихъ пѣсенъ, которыхъ гармоничность нерѣдко переходитъ въ дисгармонію. Оригинальные исполнители этого концерта въ пустынѣ, въ длинныхъ бурнусахъ съ навьюченными на головахъ шалями и тюрбанами, съ ятаганами за поясомъ и съ флейтами въ зубахъ, освѣщаемые слегка буроватымъ дымомъ скуднаго костерка, производили еще не меньшее впечатлѣніе, чѣмъ самый концертъ, а если прибавить къ этому грозныя декораціи въ видѣ замыкающей горной цѣпи съ силуэтами нагроможденныхъ безъ порядка скалъ, сотню верблюдовъ, груду оружія, двухъ сѣдовласыхъ шейховъ, погрузившихся въ сладкій кейфъ надъ едва дымящимся наргили, то, надо сознаться, что одно вполнѣ гармонировало съ другимъ и мало того, взаимно дополняло другъ друга. Я сидѣлъ молча, любуясь веселыми сынами пустыни и наблюдая на всѣмъ, происходящимъ вокругъ меня. Еще съ полчаса продолжалось пѣніе, аккомпанируемое флейтами; мотивы его дѣлались все диче и диче; одно время казалось, что слышишь не звуки человѣческаго голоса, а вой бури, завывающей въ каменныхъ ущельяхъ; наконецъ пѣніе приняло бурный порывистый характеръ, пѣвцы схватили другъ друга за руки и быстро закружились вокругъ востра, не переставая испускать дикіе гортанные звуки плясовой пѣсни. Къ пляшущимъ скоро присоединялись и другіе, до сихъ поръ не принимавшіе участія въ общемъ веселіи, которые и образовали другой кругъ, также завертѣвшійся вокругъ костра. Нѣкоторые изъ пляшущихъ второго круга завертѣли обнаженными ятаганами; еще шибче завертѣлись концентрическіе круги пляшущихъ, еще заунывнѣе полились мотивы, надрывающихъ уже душу, флейтъ, еще присоединились пляшущіе, и цѣлая буйная оргія началась… Я видалъ впервые такое нечеловѣческое бѣснованіе; пляска дервишей въ Каирѣ и въ Нижнемъ Египтѣ казалась мнѣ дѣтскою въ сравненіи съ этими грандіозными танцами арабовъ Синайской пустыни, — такъ причудливо и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ дики были ихъ тѣлодвиженія, такъ безумно ихъ веселье, такъ нечеловѣчески звучали ихъ пѣсни, повторяемыя въ утесахъ неприступныхъ горъ, поражающими душу мотивами. Передъ моими глазами сквозь буроватую дымку костра мелькали темныя фигуры пляшущихъ арабовъ, которые напоминали рой призраковъ въ Иванову ночь у заколдованнаго мѣста, но никакъ не живыхъ веселящихся людей, и въ противуположность этимъ быстро мельккающимъ тѣнямъ рядомъ съ ними вырисовывались силуэты двухъ, неподвижно сидящихъ, шейховъ, которые со своими наргилэ, казалось, составляли одно неодушевленное цѣлое. Пораженный дикою картиною, я не отрывалъ глазъ отъ этого зрѣлища и не замѣчалъ, какъ проходило время. Оглядѣвшись вокругъ, я увидѣлъ, что всѣ мои спутники спали, даже Рашидъ, обѣщавшійся бодрствовать надо мною. Я не захотѣлъ будить его, потому что онъ не спалъ всю прошлую ночь, еще со вчерашняго вечера почуявъ близость арабовъ пустыни. Далеко за полночь продолжалось это бѣснованіе; уже костеръ и наргилэ шейховъ потухли, а арабы вертѣлись, безпрестанно смѣняясь; временемъ, казалось, ослабѣвали ихъ нервы, затихало на время и дикое пѣніе, и дикій аккомпаниментъ, но это только для того, чтобы начаться черезъ нѣсколько минутъ съ удвоенною силою. Наконецъ, видимо и они начали уставать, и старшій шейхъ рукою подалъ сигналъ въ окончанію оргіи. Какъ быстро она началась, такъ быстро и прекратилась, какъ только раздалось слабое, но повелительное слово шейха. Еще, ненадолго передъ тѣмъ бѣсновавшіеся арабы начали завертываться въ свои бурнусы и укладываться на пескѣ, еще не успѣвшею охладиться послѣ зноя полуденнаго. Не смотря на сонъ, одолѣвавшій меня, я не рѣшался засыпать, пока спали мои спутники, и, завернувшись въ пальто, боролся всѣми силами съ дремотою. Не прошло и получаса, какъ смолкло все и, казалось, заснуло, какъ приподнялся мой Рашидъ и началъ бодрствованіе. Увидавъ его, я тотчасъ же закрылъ глаза и уснулъ богатырскимъ сномъ.
