Кирилл Станюкович - Тропою архаров
Мы уже засыпали, когда я вдруг очнулся от какого-то резкого звука, точно кто-то близко, рядом хлопнул в ладошки. Я приподнялся. Васька тоже сидел в своем спальном мешке. И тогда из-за ворот ясно и громко донеслось: «Нахал!» Это был голос Зины. Затем мы услышали шаги Зины, входившей в ворота.
Мы легли и притаились.
Зина нашла свой мешок и долго устраивалась, а когда она уже перестала вертеться и шуршать, Васька громко, отчетливо и с богатой вибрацией в голосе произнес:
– Когда я был в Сингапуре!..
Мне кажется, Васька тут же пожалел о своем непродуманном выступлении. Зина ведь разулась и тяжелые ботинки были у нее под рукой. Она кинула их с завидной меткостью, несмотря на темноту.
А потом мы начали хохотать.
Утром мы пришли к Ивану Ивановичу и получили карту,- он сам ее кончал при нас и, как выяснилось, просидел над ней всю ночь. По этому случаю ругался он даже больше, чем обычно.
А когда мы вышли с картой, то у крыльца увидели человека с усиками, который грузил свои вещи на подводу; уезжал ли он совсем или выезжал в поле на работу – мы не знали. Спросить его было неудобно, держался он очень независимо и посвистывал, но в нашу сторону не глядел.
Приближалась осень, но работы было еще много. И тогда начальство выделило нас с Васькой в отдельный отряд. Я был назначен начальником, а Васька помощником, других штатных и внештатных должностей в отряде не было. Поэтому мы вдвоем привязали к седлам одеяла, рюкзаки, гербарные сетки и тронулись в путь.
Теперь уже только вдвоем с Васькой мы двигались от рассвета до заката, останавливались, собирали и описывали растительность, копали яму, описывали почву и брали ее образцы. Мы были бодры с Васькой, но лошадям, которые не получали ни ячменя, ни овса и питались только травой, было туго. Травы было мало – стоял конец лета, и почти все выгорело.
Последний маршрут был особенно тяжелым. Мы шли к Чу, нам и в голову не пришло, что на этот маршрут надо запасать воду, а дни стояли томительно знойные.
Мы целый день шли через безводную пустыню и когда, наконец, подошли к стене камыша, то пить хотели изрядно.
Но оказалось, что воды нет. Тростники стояли стеной, а воды не было, она была где-то глубоко. Иногда под ногами начинала чавкать жижа – желтая и солоноватая, вся кишевшая бесчисленными рачками и крошечными личинками. Я попробовал ее, но она была отвратительна, и меня вырвало.
Я едва не заблудился, блуждая в этом тростниковом лесу, где мгновенно теряешь направление. Мы попробовали выкопать яму, чтобы добраться до воды, но так и не добрались – земля была сырая, но воды не было. Уже в полной темноте, после очередной неудачи Васька швырнул лопату и заявил, что, «пускай будет что будет, а мы сейчас должны ложиться спать, а не то сдохнем». Добывать воду решили утром.
Спали мы скверно, просыпались от жажды, но воды все равно не было, так что мы опять засыпали.
Утром поиски воды не привели ни к чему. Кое-где в камышах нашли жижу, но пить ее было нельзя. Мы посидели и решили, что рыть колодец не стоит, мы потерпим немного и попьем среди дня.
От Чу мы должны были бы идти обратно через пустыню к горам вдоль русла реки, вытекавшей в шестидесяти километрах от нас из гор. На карте, которую мы получили от землемеров, была показана река. Нет, не прерывистой пунктирной линией, как показывают пересыхающие летом реки, а сплошной синей чертой была вычерчена она на карте. Эта река, судя по карте, только чуть-чуть не доходила до Чу.
И мы поверили этой голубой черте и двинулись в пустыню, рассчитывая часа через два, ну три встретить воду и, наконец, напиться. К счастью, лошади попили вонючей чуйской воды, так что мы могли двигаться свободно.
И мы пошли. Через два часа мы до воды не дошли, но через силу выкопали почвенную яму и сделали описание растительности.
Мы шли еще час, еще два – русло реки было однообразно сухо. Ни в ямах под берегом, где, очевидно, вода должна бы сохраниться дольше всего, ни в промоинах воды не было – песок и почва были совершенно сухи.
Мы шли и шли. Начали трескаться губы, язык распухал, на руках кожа сморщилась и стала сухой и какой-то шелестящей. По временам кружилась голова.
– Знаешь что,- сказал Васька,- ямы копать мы не в состоянии, но растительность ты все-таки описывай, а я буду собирать гербарий. Ведь все равно это нужно сделать.
Последнее описание мы сделали уже в шесть часов вечера. И долго в изнеможении сидели в тени от лошадей.
– Пошли,- сказал я.
– Да, конечно, пошли,- не поднимаясь, сказал Васька, надо идти.
На этой остановке мы нашли в русле уже влажный песок. Но он был только влажный, а воды, как мы ни копали, не было. И мы пошли опять. Я боялся, очень боялся – ведь я был впервые в жизни начальником, и я отвечал. Я чувствовал, что нельзя было уходить от Чу, не достав воды, а я сделал эту глупость. Васька не упрекал меня, он только все смотрел вперед, вверх по руслу.
Мы еще раз тщательнейшим образом рассмотрели карту вечером, пока еще было светло. И тут Васька сделал страшное открытие.
– Знаешь что,- сказал он,- а ведь эта карта вычерчена двумя разными людьми. Вот видишь, эту часть чертил Иван Иванович, а этот край делал кто-то другой, он вычерчен гораздо небрежнее. И скотина, что делала этот район, где мы теперь, явно вместо пунктирной линии, какой обозначают пересыхающие реки, для скорости взяла и прочертила все одной цельной линией.
Мы посмотрели друг на друга.
– Он?
– Ну ясно он-ленивая сингапурская скотина!
Еще до света мы поднялись и пошли по руслу. Когда рассвело, вправо от отрогов гор, километров за пять, мы увидели юрты аула. Долго мы шли до него. Долго… Васька все спотыкался и даже падал. Потом мы поднимались и опять шли.
Из аула сначала смотрели на нас с удивлением, а потом пошли навстречу, но мы и сами уже подходили близко. Нас взяли под руки и повели.
Мы подошли к аулу, в середине которого, среди юрт, бил маленький ключик, он был обложен дерном и камнями. Мы сели на край, и какой-то мальчишка сейчас же подал Ваське пиалу. Васька передал ее мне, но я не взял.
– Ну, ладно, давай, пей,- сказал я. и голос у меня был какой-то чужой и хриплый.
И мы начали пить: сначала он выпил пиалу, потом я, потом опять он, потом я.
Как это ни удивительно, я начал считать. Можете мне не верить – тут, сидя на камнях ключика, я выпил одну за другой семнадцать пиалок воды.
Потом мы вошли в юрту, и нам дали молока. Мы выпили и молоко.
– Знаешь что,- сказал мне Васька засыпая,- как ты думаешь, можно это нарисовать, как нам хотелось пить, как мы мучились? Как бы ты это нарисовал? Что именно нарисовать, чтобы показать жажду?
