Евгений Ладик - Похождения иркутского бича
— Ты где срок мотал, в Сахаре?
— Нет, в Казахстане.
— Ох, и намучаешься ты, начальник, с этим кодлом — два шахтера, нефтяник, студент, ладно хоть Большевик тайгу нюхал — смотри, что они вместо сухостоя срубили.
— Да они все одинаковые, все без иголок, чё, не сухостой чё ли, — нервно, но растерянно зачастил Шахназар II.
— Ничего, мужики, бывает хуже, — успокоил Хомич. — Я с грузинами в экспедиции работал, так они рассказывали, как весной целый месяц лиственницу сухостоем таксировали, пока на той иголки не выросли.
— Ищите такие, с которых кора обваливается, — проинструктировал уже мирно Парашкин. — А это сырье мы ночью спалим, против комаров сгодится.
Утром из спальников вылезали с воплями — ночью ударил крепкий заморозок, и из теплого спальника в замерзшую одежду перелезать было некомфортно. Потом грудились около костра без каких-либо признаков трудового энтузиазма. Но Хомич пригрозил самым мерзлякам положить полуторную норму груза «для сугрева», и отряд во главе с начальником отправился в новую ходку за грузом, оставив на таборе одного Марка Парашкина.
Марк полез в палатку, которую он на правах «зубра лесоустройства» делил с начальником, и совсем уже было решил завалиться до обеда в постель, но увидел оставленное Хомичем ружье и передумал. «Давненько я не брал в руки ружье, тем более заряженное — сходить по уткам, что-ли?» Вчера, проходя мимо озер, они спугивали целые стаи уток. Марк, прихватив патронташ, двинулся к ближайшему озеру. Озеро действительно кишело утками. У Марка от азарта затряслись руки. Первый выстрел оказался не слишком метким. Прицелившись в ближайшую утку и сильно дернув курок, он промахнулся метра на три. Но промахнулся зато удачно, подстрелив при этом двух крякв. Раздевшись, вошел в воду. Вода неожиданно оказалась теплой, зато под ногами на дне был настоящий лед. Марк, не ожидавший такого свинства, подскользнулся и плюхнулся задом в воду. Плыть не пришлось — глубина нигде не превышала метра. Забрав добычу, Парашкин пошел дальше. Метров через триста увидел другое озеро. Спугнутая им стая не стала себя утруждать и устроилась в соседнем озерке, смешавшись со здешними утками. На этот раз Марк уже не волновался. Не особенно тщательно целясь, он выстрелил в центр кучи и опять попал. Перезарядив ружье, подождал, когда испуганные утки сделают круг и, когда они пролетали над его головой, выстрелил наугад, уверенный, что дробь сама найдет добычу, и не ошибся. Упала еще одна утка с острым как шило хвостом. Охота увлекла Парашкина, и он еще часа четыре бегал по озерам и палил по птицам. Правда, везти стало меньше: пуганые утки разбились на мелкие стайки и пары, но все-таки иногда Марк попадал в цель, даже подстрелил черного красавца-турпана. Остановился он, только расстреляв весь патронташ. Тут только заметил, как потяжелел его рюкзак. Двенадцать уток всех видов, названий большинства из которых он не знал, приятно оттягивали плечи. На таборе пришлось изрядно поработать, ощипывая добычу. Набрав почти полное ведро, залил водой и повесил тушиться на медленном огне. Когда отряд вернулся, ужин уже был готов.
— Голодный бич злее волка, сытый — добрее овцы, — завопил Старый Большевик Драбкин и бросился на манящий запах. Шахназары сумели выклянчить у Хомича аванс на покупку носок и купили целую коробку зубного эликсира на спирту. Благодаря бдительному надзору начальника, большую часть коробки удалось донести до табора. Даже такая гадость, как эликсир, не сумела отбить у бичей аппетита, и ведро тушеной дичи перекочевало в «наэликсиренные» желудки.
Сытые и умиротворенные бичи расселись вокруг костра и, прихлёбывая чай, трепались. Сперва помянули нехорошим словом бригадира, не давшего трактора для перевозки табора, затем племянника, который, напротив, согласился увести на лошади несколько мешков, но по причине слабого знакомства с топографией уволок барахло на другой алас. Тема невезения и стала предметом рассказа Хомича.
Рассказ о невезении.Начальник партии Артёмов нервничал. Хотя до лагеря Володи Зыбайло оставалось добрых полчаса лета, он то и дело наклонялся к иллюминатору и вглядывался в плывущую под вертолетом тайгу. Месяц назад он разбросал отряды по таксаторским участкам и с тех пор имел с ними связь лишь по рации. Четыре отряда более-менее откликались на его призыв: «„Ландыш-18“ на связи», один только «Ландыш-5» стойко молчал. Зыбайло, чьим позывным и был «Ландыш-5», стоял со своим отрядом дальше всех, и поначалу Артёмов приписывал его молчание несовершенству аппаратуры. «Недра» — рация маломощная, и если не натянул как следует антенну и противовес — «слышимость в пределах видимости». Артёмов опросил своих «Ландышей» — слышал ли кто из них в эфире «пятого», и хотя ответ был отрицательным, не очень беспокоился. Таксаторы — народ свободолюбивый и своенравный. Для того, чтобы не слушать «отеческих поучений» своего начальника, готовы, как этот Зыбайло, неделями не выходить на связь.
— Ох, и выдеру я, как сидорову козу, этого щенка, запоет канареечкой!
В науке ругательств Артёмов был дилетант и, если не считать экзотической канареечки, обходился образами домашних животных. Тем не менее, эта довольно неопределенная угроза в адрес таксатора его успокоила и он забыл про Зыбайло до самого отчета. Отчет, то есть сбор нарядов, ведомостей, актов и прочих подобных бумаг — кошмар инженера-полевика. Каждый месяц нужно сосчитать не только зарплату, налоги, полевые, алименты, но и расход продуктов, барахла и денег. Если учесть, что зарплата выдается только в конце сезона, то вся эта работа, кстати, не оплачиваемая, проводится только для отчетности. Как сказал классик: «Социализм есть учет», и будь добр, отдай 3–4 дня в месяц социализму, то есть учету. Впрочем, грех жаловаться. Не будь отчетов, кто бы дал начальнику партии деньги на вертолет? Топал бы сейчас с рюкзаком по тайге, ночуя под кустом. А для отчета и на вертолет денег не пожалели.
Володя выбрал место для табора на берегу небольшой речки. Свою палатку поставил рядом со стоящей на отшибе сосной, чтоб закинуть на дерево антенну от рации. После обеда произошло неприятное событие. Таборщик поставил грязную посуду в речку и пошел к костру за теплой водой. Непонятно откуда взявшаяся волна подхватила чашки и кружки из консервных банок. Вторая неприятность, случившаяся в этот день, оказалась серьезнее. Вся партия топоров, кроме двух, оказалась бракованной — при насадке на топорища полопались и для работы не годились. Ночью от ветра упала сосна, и точно на палатку. Володю спасло только чудо. Толстый сук проткнул спальник в нескольких сантиметрах от головы. Рацию и буссоль[4], стоявшие на столе, разбило вдребезги. У ружья расщемило ложе и погнуло ствол. Утром, поправив разрушенную палатку, Зыбайло, взяв всех рабочих, кроме таборщика, вышел в заход. Собирались дней на пять, но возвращаться пришлось через два дня. Сапоги, с виду вполне нормальные, разваливались на глазах. На таборе их ждал новый удар. Вместо новых палаток увидели лишь пепелище.
