Лариса Черкашина - Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума
Именно ту самую подорожную, «на проезд от Петербурга до Тифлиса», и не удосужился Пушкин предъявить доблестному стражу!
А.С. Пушкин. 1831 г.
Неизвестный художник
Не единожды приходилось поэту хлопотать о дорожном паспорте. «Вот тебе отчет с самого Натальина дня, – летит письмо к жене. – Утром поехал я к Булгакову извиняться и благодарить, а между тем и выпросить лист для смотрителей, которые очень мало меня уважают, несмотря на то, что я пишу прекрасные стишки».
По курьерской подорожной…
Самая известная подорожная поэта датируется маем 1820-го: «По указу Его Величества Государя Императора Александра Павловича Самодержца Всероссийского. Податель сего, Ведомства Государственной коллегии иностранных дел Коллежский Секретарь Александр Пушкин отправлен по надобностям службы к главному попечителю колонистов Южного края России, генерал-лейтенанту Инзову…»
Обладатель дорожного паспорта предъявлял его станционным смотрителям в Великих Луках и Витебске, Чернигове и Екатеринославе, Таганроге и Новочеркасске, Ставрополе и Горячих водах (Пятигорске), Кисловодске и Екатеринодаре, Тамани и Симферополе, Одессе и Тирасполе… И наконец-таки – в Кишиневе!
Такой долгий кружной путь объяснялся счастливыми для Пушкина случайностями. И той, что в Екатеринославе его, больного, лежащего в бедной хате в бреду и горячке, нашел генерал Раевский, ехавший с сыном Николаем и двумя дочерьми на кавказские воды. И той, что добрейший генерал Инзов дал ему разрешение, – ведь Пушкин находился в его подчинении, – вместе с семейством Раевских ехать на Кавказ и далее в Крым.
Пройдет много лет, и в двадцатом столетии подорожная свершит свое ирреальное путешествие, «отправившись» в Париж вместо самого владельца. Будто своевольно исполнит мечту Пушкина: окажется на берегу Сены у стен Нотр-Дама, в самом центре французской столицы! Там, в лавке букиниста, «беглянку» и обнаружит Сергей Лифарь. Уже его волей подорожная будет отослана в родной Петербург, туда, где некогда в недрах дворцовой канцелярии она и явилась на свет. Ей суждено будет стать бесценным экспонатом пушкинского музея и свидетельством давних странствий поэта.
Не только у книг есть своя судьба, – любимое латинское изречение Пушкина! – но и у отживших свой век старых-престарых подорожных.
«По Мясницкой разъезжать…»
Дорожные жалобы гурмана
Чтоб уха была по сердцу»
…В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит…
Вдоволь покатался Александр Сергеевич по России-матушке. Испытал на себе всю «прелесть» заезжих трактиров:
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли Яра поминать?
Пушкин на литературном обеде в книжной лавке А.Ф. Смирдина. 1832 г. Художник А. Брюллов
Но случались в пути и счастливые кулинарные открытия. Воспел поэт славные котлеты, что подавала в Торжке в своем трактире толстая и любезная хозяйка Дарья Пожарская.
Готовились котлеты из нежнейшего филе пулярки. К гарниру полагались зеленые овощи, и все блюдо перед подачей поливалось особым соусом: растопленное и доведенное до орехового цвета масло обильно сбрызгивали лимоном. По свидетельству современника, котлеты мадам Пожарской «понравились Государю Николаю Павловичу и вошли в моду. Мало-помалу слава пожарских котлет дошла до того, что сама Дарья уже нанимала с кухни графа Нессельроде поваров готовить их. Ловкая девка, толстая, рослая и себе на уме стала вхожа ко Двору…». Варила она к тому же и «славный квас».
Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет.
О знаменитых котлетах Пушкин упоминает в письме к Соболевскому, где дружески наставляет приятеля, как легче и веселее преодолеть путь от Москвы до Новгорода:
«Во-первых, запасись вином, ибо порядочного нигде не найдешь. Потом на голос: «Жил да был петух индейской»
У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони
Да яишницу свари.
На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (именно котлет)
И отправься налегке.
Как до Яжельбиц дотащит
Колымагу мужичок,
То – то друг мой растаращит
Сладострастный свой глазок!
Поднесут тебе форели!
Тотчас их варить вели,
Как увидишь: посинели, —
Влей в уху стакан Шабли.
Чтоб уха была по сердцу,
Можно будет в кипяток
Положить немного перцу,
Луку маленький кусок».
Много позже уже гурман Соболевский развивает «рыбную тему». «Привези-ко сушеных стерлядей, – просит он странствующего по волжским берегам друга, – это очень хорошо; да и балыков не мешало б. Все это завязать в рогожу и подвязать под коляску; нет никакой помехи…»
«Яжельбицы – первая станция после Валдая, – продолжает напутствие Пушкин. – В Валдае спроси, есть ли свежие сельди? если же нет
У податливых крестьянок
(Чем и славится Валдай)
К чаю накупи баранок
И скорее поезжай.
Гостиница Пожарского в Торжке. 1970-е гг. Фотография
На каждой станции советую из коляски выбрасывать пустую бутылку; таким образом ты будешь иметь от скуки какое-нибудь занятие».
«Я музу резвую привел». 1928–1933 гг.
Художник Н. Кузьмин. Иллюстрация к «Евгению Онегину»
Советы путешественнику от Пушкина не устарели и по сей день. Но главное в них – поэтический рецепт. К слову, «Шабли», без чего настоящую уху из форели не сварить, одно из лучших белых французских вин, – прозрачное, крепкое и быстро пьянящее.
То ли дело рюмка рома,
Ночью сон, поутру чай;
То ли дело, братцы, дома!..
Ну, пошел же, погоняй!..
В дальних странствиях Пушкин довольствовался пищей, экзотической для европейца. Незабываемы гастрономические впечатления, «вынесенные» из арзрумского похода:
«В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она (калмычка) предложила мне свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь это заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и тому рад».
«За обедом запивали мы азиатский шашлык английским пивом и шампанским, застывшим в снегах таврийских».
«На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чурек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба, который был им так противен».
Правда, позднее Пушкин иначе отзовется об армянской кухне: отведав баранины с луком, приготовленной старухой армянкой, он назовет жаркое «верхом поваренного искусства»!
А в Уральске войсковой атаман и казаки славно принимали именитого гостя: дали в честь поэта два обеда, пили за его здоровье. На берегу бывшего Яика казаки угощали гостя свежей икрой из пойманных при нем же осетров, – чем и заслужили похвалу поэта.
Расхожую истину, что желудок якобы добра не помнит, Александр Сергеевич отвергал. Более того, уверял: «Желудок просвещенного человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность».
Дорожные мечты
«Воображаю… чугунные дорога»
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги верно
У нас изменятся безмерно:
Шоссе Россию здесь и тут,
Соединив, пересекут.
Чудо-паровоз
Великий путешественник Пушкин исколесил тысячи верст по необъятной Российской империи, натерпевшись от «милостей» смотрителей, трактирщиков и сполна познав «прелести» родного бездорожья. И средь всех мытарств мечтая о необычной дороге. Чугунной!
Так уж совпало, что первая в России железная дорога, связавшая Петербург с Царским Селом, загородной царской резиденцией, и Павловском, была открыта в год смерти поэта – в 1837-м.
Но двумя годами ранее, в июне 1835-го, Николай I написал августейшую резолюцию на докладной записке профессора Франца Августа фон Герстнера «О выгодах от построения железной дороги»: «Читал с большим вниманием и убежден, как и прежде был, в пользе сего дела, но не убежден в том, что Герстнер нашел довольно капиталов, чтобы начать столь огромное предприятие. На сей предмет желаю от него объяснений письменных; потом, если нужно, призову к себе. Дорогу в Царское Село дозволяю, буде представит мне планы».
