Андрей Остальский - Иностранец ее Величества
Много лет своей жизни посвятив этой роли — попытке служить мостиком, связывающим две страны, я отлично знаю, как трудно добиться взаимопонимания между людьми нормальными и хорошими, но выросшими в этих двух разных, как Марс и Венера, обществах и культурах.
Таких случаев у меня были десятки. Я часто вызывался быть переводчиком, даже если мне уже это было «не по чину». Знал: от толмача в такой ситуации слишком многое зависит, чтобы поручать чувствительные переговоры профессионалу. Тот ведь буквально и добросовестно все переведет, вот в чем ужас.
Не раз приходилось мне брать грех на душу: при переводе «редактировать» сказанное сторонами. Потому что я знал: если буквально или близко к тексту передать грубость, бестактность, а иногда и непродуманную, очевидную нелепость, сгоряча ляпнутую российским партнером, то проект может быть приговорен к гибели. И наоборот, если не перетолковать недосказанности и намеки английской стороны, то может возникнуть великое недоразумение. А потому следует помогать сторонам понять сущности, а не формы.
Однажды вызвался я посредничать в беседе между главным редактором одной российской газеты и его английскими партнерами. На встрече настаивали англичане, у них появились сведения, что специальная, дорогая, закупавшаяся в Финляндии газетная бумага расходуется не по назначению, возможно, даже разворовывается. Президент компании поручил провести переговоры команде в составе технического директора, бухгалтера и специалиста по бумаге. Он считал, что если эту проблему не удастся разрешить, то вряд ли можно будет доверять такому партнеру и во всех остальных отношениях. Логично? Безусловно, но только не с точки зрения главного редактора русской газеты, который вообще не любил интересоваться такой технической «ерундой», как расход газетной бумаги.
И вот стал он горячиться, заводиться и в резкой, не очень-то вежливой, даже по русским понятиям, форме объяснять, что английские коллеги не тем заняты, что они «дурью маются»: надо думать не о такой мелочи, а о стратегии развития проекта и прочих действительно важных вещах.
И это он заявлял специалистам по бумаге! Горячо убеждал их, что их профессия, их специальность — это так, чушь какая-то. Я уж не говорю о форме: если бы я близко к сказанному перевел «дурью маяться» (хотя это и очень непросто), то, наверное, ровно на этом всему проекту пришел бы конец. Поэтому я перевод отредактировал. Сказал, что бумага, мол, это очень важно и меры будут приняты, но очень бы хотелось также обсудить и другие существенные вопросы…
Когда англичане заявили, что для других вопросов есть другие специалисты, главред взорвался. Я вообще не стал переводить сказанное далее, но дело и так шло к скандалу: англичане с изумлением наблюдали, как их московский гость кричит и размахивает руками.
Мне пришлось применить крайние меры: остановить переговоры, оттащить гостя в угол и уговорить не губить хороший проект. И ведь славный был парень, и журналист неплохой…
Самое печальное, но как бы я ни старался, а рано или поздно все равно происходил срыв и проекты заканчивались вуфком.
Вот почему в Москве до последнего времени так и не было нормальной вечерней газеты типа «Ивнинг стандарт», а ведь она почти родилась. Все для этого было: и инвестиции, и технологии, и ноу-хау… Не было только взаимного понимания и доверия.
И нормальной финансовой газеты очень долго не существовало, пока не родились наконец «Ведомости», которые, как я надеюсь, теперь уже выросли и повзрослели настолько, что блестящее будущее этого издания обеспечено.
А еще один очень перспективный газетный проект погиб оттого, что… Нет, слишком долгий список получится. Лучше вспомню в завершение темы мой любимый переводческий анекдот советских времен, времен классического блата и всеобщего дефицита. Построили англичане суперкомпьютер для перевода и решили его опробовать. Заложили в него по-английски известную библейскую цитату насчет слабости человеческой. «The Spirit is Willing but the Flesh is Weak». To есть: «Дух ревностен, но плоть слаба». Компьютер мгновенно выдал свой вариант перевода: «Водки хватает, а вот с мясом — проблемы».
Похоже, компьютер слишком хорошо знал советские реалии того времени и слабовато — Евангелие от Матфея… И еще с толку сбивает, что английское «spirit» может значить и «дух», и «спирт», в зависимости от контекста. Да и «плоть» и «мясо» примерно одно и то же.
Глава XII. Здесь Русью пахнет
Потомки полубога
Эту женщину я видел издалека на каком-то благотворительном мероприятии. Пробиться сквозь толпу ближе было трудно, да я и не пытался. Тут было сложнее, чем с Дианой: общих знакомых у нас с ней вроде бы не было. Потом вычислил-таки одного, но его вовремя поблизости не оказалось, да и не стал бы он нас знакомить без веской причины, просто для того, чтобы удовлетворить мое любопытство. Ведь как-никак речь не просто об аристократке, а о герцогине Вестминстерской, супруге самого богатого англичанина, миллиардера, которому принадлежит чуть ли не половина центрального Лондона. Да еще вдобавок — крестной матери принца Уильяма, герцога Кембриджского, которому, скорее всего, предстоит в свое время стать королем.
Однако герцогиня волновала меня не в силу своего богатства и знатности или влияния при дворе. Вернее, все эти ее поражающие воображение прилагательные (от слова «прилагаться») интересовали меня не сами по себе, а в сочетании с еще одним необыкновенным обстоятельством.
Издалека успел вроде бы разглядеть: симпатичная женщина, моложавая, живая. Но — типичная англичанка, с соответствующим удлиненным лицом и слегка выдающимся вперед подбородком, узкими губами… На первый взгляд, ничего славянского, русского, и ничего эфиопского, африканского тем более.
После перечня таких критериев любому в России будет понятно о чем идет речь: герцогиня Вестминстерская — прямой потомок Александра Сергеевича Пушкина. Но не только. В ее жилах течет также и кровь династии Романовых, равно как и английских королей. Ну и еще нескольким августейшим домам она приходится родственницей. Однако это как раз неудивительно: все они там, в высших аристократических слоях, друг другу родичи. Но вот Пушкин…
Зовут герцогиню Наталья, и выбор этого имени тоже, конечно, не случаен.
Все началось с другой Натальи — дочери Александра Сергеевича, до невероятности на него похожей. Современники поражались: просто одно лицо, только более светлое, белокожее. Этакий женский вариант, чуть ли не копия своего гениального, но совсем не красивого отца, она при этом каким-то удивительным образом производила впечатление ярчайшей красавицы.
